Въезжая в туннель, я попытался представить себе концепцию Хокнея по поводу обратной перспективы. Он, Хокней, якобы открыл ее именно в туннеле. Он утверждал, что, когда ты выезжаешь из темной глубины на открытое пространство, пейзаж вдруг начинает жить по закону обратной перспективы. На эту тему он писал всевозможные эссе, какие-то постулаты, изображал стулья с сиденьями в обратной перспективе, архитектуру, в общем, весь его изобразительный джентльменский набор стал обратно-перспективным.
Сквозь блуждающие мысли по поводу перспективы я иногда вдруг слышал голос Жерара. Он, как на исповеди, жаловался на свою несчастную и скучную жизнь, в которой ничего не осталось, кроме травы, которую он, кстати, курил в таких дозах, что, находясь с ним рядом, я чувствовал себя словно под наркозом.
– Еще, – говорил он, затянувшись, – мне нравится лизать между ног. Ты даже не представляешь, какой эксперт я в этом деле. Мало кто понимает, что, приоткрыв губы, ты погружаешься в необыкновенный, неизведанный мир запахов и вкусов. Я люблю долго смотреть, как бы вслушиваясь, в эту загадочную влажную раковину и затем, ни в коем случае не торопясь, легко прикасаться к ней то подушечками пальцев, то языком. Здесь очень важно не торопиться. Нежность и ласка делают женщину похожей на котенка или щенка, которого ласкает хозяин. Она отвечает тебе мурлыканьем и тихим повизгиванием. А ты, как бы испытывая ее терпение, медленно-медленно продвигаешься глубже и глубже.
Жерар все чаще поворачивал голову в мою сторону. Самокрутка с гашишем как будто приклеилась к его губе.
– Жерар, ты можешь смотреть на дорогу? – попросил я. – Мне хочется дослушать историю до конца.
– А-а, да, извини… – Жерар резко нажал на тормоз, чтобы не врезаться в огромный фургон-цистерну с надписью «Огнеопасно». – Да, о чем я? – словно проснувшись, спросил он. – Ты знаешь, большинство мужиков настолько примитивны и тривиальны, что истово верят в необыкновенную власть, которой обладают их члены, похожие на шайбу или карандаш. Все эротические фантазии, в основном, сводятся к одному и тому же: «как я всунул, и она по стенке пошла». Или начинают считать количество оргазмов. «Ты знаешь, она кончила раз…» и, после паузы назвав какое-то умопомрачительное число, замолкают, видимо, ожидая реакции слушателя. Это характерно для примитивов, простых ребят, к которым мы с тобой не относимся. – Он снова зажег самокрутку и выпустил клубы дыма. – Тем не менее я действительно в ужасном состоянии, просто не могу найти себе места! Я живу в квартире, за которую платит мой отец. У меня нет денег. Да, конечно, когда отец умрет, я буду богат, но теперь я влачу жалкое существование. Но главное даже не это. Мне скучно, и все мои мысли только об одном – как заработать деньги?
Я встаю с этой мыслью и засыпаю с ней. Ну, что ты молчишь, скажи что-нибудь. – Он грациозно двумя пальцами протянул мне самокрутку.
Я сделал две глубокие затяжки и произнес с серьезным видом:
– Ты можешь подумать, что я шучу, но на твоем месте я бы начал писать книгу. О твоей любви, о твоем необычайном опыте в лизании. Я бы даже назвал ее, как Монтень: «Опыты».
– Ты шутишь? Кому это интересно? – с какой-то стыдливостью школьника вдруг спросил Жерар.
– Да всем. И я буду твоим первым читателем. Уверяю, книга станет бестселлером, как практически все кулинарные книги, как полезные советы. Например, в России была отстойная передача, где давались советы идиотам, как лечить себя всякой хренью: мочой, кашей из желудей или арбузными корками. У нее был необычайно высокий рейтинг. Ты знаешь, народ обожает такие рецепты, как самому из настоя чеснока приготовить жидкость для мытья окон, как сделать вешалку из проволоки, как разлить поровну бутылку на три стакана. Ну а уж что касается грамотного пособия по тому, как правильно и с удовольствием лизать, уверяю тебя, оно станет бестселлером. – Я еще раз затянулся самокруткой Жерара и замолчал.
Жерар какое-то время ехал молча, видно, обдумывая мои слова. Уже темнело, дорога извивалась между горными ущельями. Начал моросить дождь. Окна машины запотели то ли от дождя, то ли от дыма марихуаны.
– Как ты можешь вести машину в таком тумане? – прервал я молчание.
– Сам не знаю. Давай лучше остановимся в отеле. Поужинаем. У меня к тебе есть деловое предложение, – произнес он многозначительно. Глаза его вдруг начали излучать какую-то почти еврейскую грусть.
– Предложение, от которого нельзя отказаться? – спросил я с иронией.
– Ну, вроде того, – не глядя на меня, промычал Жерар и заглушил мотор.
– Заранее предупреждаю, каким бы странным и неправдоподобным ни показалось тебе мое предложение, старайся не перебивать и не задавать вопросов. После того как я закончу, можешь спрашивать и делать все что хочешь. Ты можешь даже плюнуть мне в лицо, – с пафосом произнес Жерар, лишь только мы оказались в баре отеля. Он выпил из бокала несколько глотков «Каберне» и начал нервно крутить в пальцах сигарету. – Ты готов? – спросил он.
– Да, я весь внимание, – лениво, с долей сарказма ответил я.
– Послушай, – начал Жерар, – я безумно тебе признателен за то, что ты скрашиваешь мою жизнь, а мой отец воспринимает меня как твоего будущего импресарио. Контракт, который ты заключил с ним, после его смерти автоматически переходит ко мне. Конечно, сумма, которую он выплачивает тебе ежемесячно, может быть увеличена, но сейчас я не об этом. Это все процесс медленный, скучный, он тебя не устраивает, поскольку этих денег все равно не хватает. Да и мне эта эволюция, маркетинги, пиары, ужины и ланчи с клиентами настолько надоели, что я пытаюсь, как всякий разумный человек, найти новые пути к осуществлению главной идеи. Ты, наверное, хочешь спросить, в чем она заключается?
Я кивнул.
– Идея состоит из двух компонентов. Первый – это минимализация твоей продукции и второй – это поднятие цен на твою живопись. Другими словами, если ты будешь продолжать работать, создавая все новые и новые работы, то широкий рынок не позволит мне повысить цены. Кроме того, ты своей продуктивностью пугаешь некоторых клиентов. Их это настораживает: «Сколько по времени он делает картину? День, месяц, неделю, год?» Они не понимают, как может стоить картина так дорого, если ты работал над ней всего две недели. К сожалению, мы имеем дело не только со светлыми головами. В основном, это мужики с тем или иным коэффициентом продвинутости. Они уверены, что стоимость картины зависит от времени, которое затратил на нее художник. Давай выпьем за нас, – произнес он, чокаясь и, видимо, вспомнив свое румыно-еврейское происхождение.
Я сделал глоток, с трудом соображая, зачем он все это мне рассказывает. Но Жерар продолжал с каким-то театральным пафосом:
– Бог с ними. Но ты, я думаю, довольно часто продаешь работы прямо из мастерской. Тебе все время нужны деньги. Если бы ты продавал по ценам галереи – еще куда ни шло, но ты продаешь их дешевле. Ты понимаешь, что тем самым сбиваешь наши с отцом цены? Ты это понимаешь?
Я кивнул.
– Ну, вот и прекрасно. Такая ситуация продолжаться больше не может. И мое предложение секретно. О нем никто не должен знать, кроме тебя и меня, даже мой отец, твой непосредственный маршан. Он слишком старомоден, к тому же у него принципов выше крыши. А такие нам не нужны.
