– Эй, Шурка, городские пижоны приехали посмотреть, что у тебя между ног. Покажи им.
Шурка задрала пальто и юбку и показала голубые трикотажные трусы, такие же толстые, как байковое одеяло.
От водки у меня закружилась голова. Много женских лиц, блестящих от пота, и запах дешевых духов напоминали женскую баню.
Девушка с прямыми длинными волосами сидела рядом с нами на бильярдном столе. На ней было грязно-оранжевое крепдешиновое платье, из которого она уже выросла. Кружева на воротничке делали платье старомодным, похожим на новогоднюю елку. Девушка медленно поворачивала красивую голову, следя взглядом за танцующими, и непрерывно курила. Ее круглые голые коленки торчали из-под короткого платья. Худобу коленей подчеркивали грубые резиновые сапоги.
– Твой размер, – сказал Кирилл, перехватив мой взгляд.
Заметив, что мы говорим о ней, девушка улыбнулась нам и продолжила наблюдать за танцующими. В своем крепдешиновом наряде она выглядела трогательно в этой женской бане. Заметив мою нерешительность, Кирилл забрал у меня сигарету, которую я только что закурил.
– Я докурю.
Я подождал начала нового танца и подошел к ней.
– Ты танцуешь?
Она соскочила со стола и встала напротив меня.
– Да, я люблю танцевать. Вера, – сказала она, глядя вниз на свои сапоги. – Я из Свердловска.
Ее лобковая косточка под крепдешином, качавшаяся в ритме танго, дотрагивалась до моего бедра. Вера в основном смотрела куда-то в потолок, изредка поглядывая на меня. Танго сменила народная песня, но мы продолжали двигаться, как и раньше, в медленном ритме.
Виновата ли я, виновата ли я,
Виновата ли я, что люблю?
Виновата ли я, что мой голос дрожал… –
неслось из репродуктора.
Поселок погрузился в темноту. Мы возвращались из клуба по дощатым настилам. Вера рядом со мной напевала: «Виновата ли я? Виновата ли я…» Кирилл шел сзади с ее подружкой Розой. Роза была как с провинциальной почтовой открытки с надписью: «Люби меня, как я тебя». Она тоже приехала из Владика, как и комсомольский секретарь.
– Дай мне в зубы, чтоб дым пошел! – неожиданно сказала мне Верка.
Она увидела мое замешательство и объяснила:
– Дай сигарету, понял? Так все здесь говорят.
Я предложил ей мою пачку, а затем обратился к Кириллу:
– Хочешь в зубы, чтобы дым пошел?
Он взглянул на меня, как на идиота.
Голубизна стен нашей комнаты перекрывалась цветом золотистой охры, исходящим от свечей, догорающих на тарелке.
– Ребята, как насчет беленькой с черной головкой? – снова задала нам загадку Роза.
Верка поднесла свои губы близко к моему уху и доверчиво объяснила:
– Это она о водке.
Я ответил:
– У нас есть только с белой головкой!
Мы выпили и разошлись по постелям. Комната наполнилась запахом потухших свечей и стуком дождя по окнам, крыше и стенам барака. Я чувствовал теплое дыхание Верки у себя на щеке.
– Ты любишь у стеночки или с краю? – спросила она.
– На полу, – ответил за меня Кирилл с соседней кровати, чертя зажженной сигаретой светящийся иероглиф в темноте.
Вера скользнула под одеяло, и легла, неудобно согнувшись, касаясь меня только коленками. В клубе близость ее лобка, покорно упиравшегося в мою ногу во время танца, казалось, делала ее более доступной, чем сейчас.
Я лежал неподвижно, различая участившееся дыхание моих соседей и скрип пружин.
– Ты хочешь, чтобы я сняла лифчик и трусы? – спросила Верка, вытягивая ноги и прижимаясь ко мне всем телом.
– Все, что ты хочешь!
Раздевшись, Верка очевидно почувствовала, что на этом ее инициатива должна закончиться. Я уже не мог дальше сдерживаться и мягко подвинул ее к себе.
– Ты будешь ходить со мной?
– В каком смысле? – спросил я, не понимая, о чем она говорит.
– Ну, в кино или на танцы, как будто ты мой парень?
Я вспомнил пионервожатую, как она спрашивала Кирилла: «Ты мне напишешь?», а также состояние своих ботинок, вряд ли годных, чтобы куда-то «ходить», и улыбнулся про себя.
– Посмотрим!
Проснувшись, я не мог сообразить, было это утро или день. Тот же монотонный шум дождя, не прекращающегося ни на минуту, та же сеть тюля. Никого из девушек уже не было в комнате. Они, должно быть, ушли на работу.
Кирилл еще спал. Пол был покрыт окурками, ошметками грязи, отвалившейся от наших сапог, горелыми спичками. Я не хотел вставать, но мой мочевой пузырь не мог ждать ни минуты. Я сунул ноги в сапоги, накинул плащ на голое тело и направился в маленький домик с двумя черными нолями на двери, что был метрах в пятидесяти от нашего барака. Запах внутри, смешанный с хлоркой, заставил меня прослезиться.
Я быстро расстегнул плащ. Терпеть я больше не мог.
– В рот ее… – услышал я грубый голос из темного угла.
Я взглянул туда. Толстыми неуклюжими пальцами мужик пытался привязать веревку к палке. Наконец он примастырил веревку и начал делать петлю на другом конце.
– Что ты там делаешь? – поинтересовался я.
– Да… что, что… Бутылку уронил, вот что, – мужик указал на одно из отверстий. – Вон там, видишь!
Я посмотрел вниз. На дне наполненной дерьмом ямы торчала часть горлышка и черная головка.
– Посмотрел? А теперь отвали!
Я отодвинулся в сторону. А мужик плюнул на петлю, как делают рыбаки, и, опять заглянул в дыру. Как я понял, его задача заключалась в том, чтобы накинуть петлю на горлышко бутылки, затянуть ее и вытащить бутылку. Но петля не хотела затягиваться и соскальзывала.
– Вот сука! В рот ее! – недовольно бубнил он после каждой неудачной попытки.
– Как ты уронил ее?
Он прервал свое занятие и продемонстрировал позу, в которой сидел. Слегка свистнув, он сымитировал звук вылетающей из его заднего кармана бутылки.
– Я, пожалуй, пойду, – сказал я слегка виновато. Мое любопытство было удовлетворено, а глаза слезились от едкого запаха хлорки.
Вернувшись в барак, я нашел Кирилла, лежащего поверх смятого одеяла и изучающего свою мошонку.
* * *
Постепенно мы стали хорошо знакомы всем в дрожащем на ветру и под дождем поселке Крабозаводск.
– Эй, художники! Куда хиляете? – добродушно приветствовали нас девушки на улице.
Это был риторический вопрос, потому что в поселке было не так много мест, куда можно пойти: столовая, кинотеатр, клуб были единственными остановками на нашем пути.
Чаще всего Кирилл поднимался на холмы, где пытался запечатлеть сложный узор гигантских папоротников, а я спускался к океану. Берег, покрытый тонкой дымкой тумана, старые ржавые каркасы рыболовных лодок, серебряно-ржавые кучи гниющей камбалы с желтоватым оттенком, пластиковые шары, разорванные ботинки, разноцветные тряпки, выброшенные океаном, встречались мне на пути во время моих прогулок вдоль берега. В редких случаях пограничники на грузовике прерывали тишину этого кладбища:
