Даже Гурам на время затих. Опираясь обеими руками о пол, как при отжимании, Дуся заглядывала под кровати:
– Князевский, поднимитесь, пожалуйста, – строго обратилась она к худосочному мужчине преклонного возраста, сидящему на кровати.
Рядом с его кроватью стояла банка с какой-то жидкостью, похожей на мочу, а поверх одеяла, на постели расположилась шахматная доска с расставленными фигурами.
– Только осторожнее с фигурами. Преинтереснейшая задачка. Мат в три хода, – не глядя на Дусю, сосредоточенно проговорил Князевский.
Дуся полезла под кровать и достала оттуда две пустые водочные бутылки:
– И не стыдно вам, Князевский! С виду интеллигентный человек.
– Дуся, вы не правы. Это всего лишь емкости для моих анализов. Вы играете в шахматы? – вдруг, чтобы сменить тему, обратился он ко мне.
Я продолжал стоять на пороге палаты.
– Играю, – ответил я, постепенно приходя в себя от увиденной картины.
– Разряд? – бросил коротко Князевский.
– Ну что вы, какой разряд. Так… – ответил я скромно.
– Без ферзя. Согласны?
Тогда я был согласен на все, лишь бы стать полноправным пациентом, быть принятым и обласканным врачами, медсестрами, даже блюющим Гурамом. Мне нужно было во что бы то ни стало выстоять, а для этого понадобятся они все, даже мухи, присохшие к липкой бумаге, свисающей с лампочек. Мне предстояло жить здесь месяц, а может, и два. Один только бог знает, как долго. Я поймал на себе улыбчивый и добрый взгляд Дуси, в этой девушке было что-то детское. Как она попала сюда, в этот зверинец?
Мой день в Боткинской начинался рано, поскольку надо было успеть до обхода врача принять нужную дозу эфедрина. К тому времени я научился глотать таблетки, даже не запивая водой. Их количество с каждым днем приходилось увеличивать. Теперь для получения эффекта шевеления волос требовалось заглатывать целую пачку. Дело в том, что, когда дежурная докторша мерила мне давление, аппарат она держала таким образом, что я не мог видеть циферблата, так что приходилось полагаться на собственные ощущения.
На вопрос: «Как вы себя чувствуете сегодня?» я всегда отвечал, ориентируясь на количество кайфа, который ощущал: «неважно» или «получше». Один раз даже пришлось ответить «просто замечательно». Это было в то утро, когда я проспал и меня разбудил врач, а значит, я не успел проглотить таблетки. К счастью, это произошло только один раз. Обычно после обхода я шел в парк и, сидя на скамейке, наслаждался легким головокружением и ощущением блаженства, которое разливалось по всему телу.
Наконец в больницу положили и Красило, для меня это стало приятной новостью. Он появился в коридоре, когда я заканчивал партию с Князевским. Тот довольно ревниво отнесся к моему другу, хотя не преминул сухо спросить его:
– А вы играете?
– Нет, и никогда не играл, – ответил Игорь.
– Давайте отложим партию, – предложил я Князевскому.
Тот с сожалением принял мое предложение и, взяв банку с мочой двумя пальцами, поплелся в лабораторию.
Мы сидели с Игорем на подоконнике и обменивались новостями, вернее, это походило больше на интервью, поскольку Игорь задавал кучу вопросов. Его интересовало все, что касалось уклада и порядков в этом заведении.
Я как мог подробно излагал ему детали и нюансы больничного существования. Мимо нас сновали знакомые и незнакомые мне персонажи, среди которых большинство были косарями. Их количество значительно сократилось с момента моего поступления, хотя прошло чуть меньше недели. В основном, выписывались претенденты на язву желудка. Симуляция этого диагноза была настолько рискованна и изнурительна, что у них сдавали нервы. Ежедневное заглатывание шланга приводило бедолаг в депрессивное состояние, и многие добровольно капитулировали на милость врачей и закона.
Я предложил Игорю выйти в парк, так как увидел возвращавшегося Князевского.
– Вы куда? – растерянно, с налетом грусти спросил тот. – А как же партия?
– Я ненадолго, Князевский, нам надо поговорить.
– Даю вам двадцать минут! – скомандовал он.
Во дворе я показал Игорю свой тайник и сказал, что он может пользоваться им как своим.
– Ты ангел! C’est généreux!
Игорь частенько вставлял в речь французские выражения. Он чем-то напоминал мне барона де Шарлю, и даже отсутствие некоторых зубов не мешало этому образу.
– Мaр-риночка обещала появиться завтра, так что все будет комильфо.
Мы молча сели на лавочку. Он вертел головой по сторонам, видимо, пытаясь понять топографию пространства и запомнить расположение тайника в дровах. Я же просто наслаждался его присутствием, оно каким-то образом успокаивало меня. И его фраза «Мариночка обещала» тоже вселяла надежду.
Наше молчание напоминало мне обряд, который исполняла моя мать перед дорогой.
– Присядем и помолчим, – всегда говорила она и после короткой паузы поднималась, брала чемодан. – Теперь пошли, – со вздохом добавляла она.
– Ну, а теперь пошли, – взяв за руку Игоря, сказал я.
И мы направились в корпус, где меня ждал Князевский с банкой, наполненной мочой, и отложенной шахматной партией.
Играл Князевский довольно средне. Поэтому его заявление в день нашего знакомства, смогу ли я сыграть «без ферзя», было, по меньшей мере, претенциозным. Теперь мы играли на равных. Он больше не дарил мне фигур, долго обдумывал ходы, играл осторожно, так как не любил проигрывать. Порой, когда его положение было безвыходным, он набирался наглости и предлагал ничью.
Кем Князевский был вне больницы, я уже не помню. Он был неплохо образован и вполне тянул на интеллигента. Возможно, манера его обращения ко мне на «вы» создавала у меня это впечатление. Но Князевский не относился к категории симулянтов, он лежал здесь с диабетом или с чем-то еще в этом роде.
Вернувшись в коридор, я нашел его на том же месте. Он сидел на подоконнике, зажав между коленями пустую литровую банку. Увидев меня, убрал банку в сторону.
– За время вашего отсутствия, – произнес он загадочно, – я досконально изучил прерванную партию и пришел к выводу, что ваша позиция довольно слаба. У меня есть несколько вариантов, но они рискованны, поэтому, считая вас здравомыслящим человеком, предлагаю ничью.
Я посмотрел на доску. Ничего критичного в своей позиции я не заметил.
– Вы принимаете мое предложение? – хитровато улыбнулся Князевский.
– Чей ход? – спросил я.
– Разумеется, мой.
– Ходите.
– Вы камикадзе. – И он двинул вперед свою пешку. – Слышите, вы камикадзе.
Я вдруг почувствовал, что кто-то из-за моего плеча тоже смотрит на доску. Оглянувшись, увидел Митяя.
– Как ты сюда попал? – недоуменно спросил я.
