– Во! – хвастает он. – Настоящий…
Братва одобрительно кивает.
И пошла кружка по кругу. Когда выпили одну порцию, приготовили вторую. Нифеля на всякий случай выбрасывать не стали: а вдруг пригодятся? Месяцы, проведенные ими в тайге, научили их экономить, а то и держать что-то про запас.
Когда беглецы разогрелись, их потянуло на подвиги. Первым поднялся из-за стола Гузя. Схватив Арину за руку, он потащил ее в дальнюю комнату. Та была настолько напугана, что даже не сопротивлялась. Однажды только с великой болью произнесла имя мужа, но и этого хватило, чтобы Ерёма понял все.
– Вы же обещали!.. – послышался из-за перегородки его жалобный голос. – Вы же обещали…
– Да, да, обещали! – ухмыльнулся Грек. – Мы еще и не то можем наобещать…
– Слышь!.. – кричит Ерёме Аноха. – А у вас ведь, говорят, обычай есть такой, чтобы жену свою гостю предлагать…
– Отпустите ее!.. – раздается в ответ. – Вы же обещали… – и вдруг: – Она беременная… Она ребенка ждет…
Беглецы ржут. Это известие еще больше их развеселило.
– Ничего с ней не случится! – юродствует Шепелявый. – Вот прогоним сейчас ее по кругу, глядишь, и двойню тебе принесет…
– А может, и тройню! – хохочет довольный жизнью Аноха.
И снова:
– Но вы же обещали…
На помощь к невестке спешит Марфа. За ней – дети. Они кричат благим матом.
– Не надо, не надо!.. Пустите ее!..
Старая вцепилась в Гузю мертвой хваткой и не отпускает. Тогда он бьет ее ногой в живот, и та со стоном падает на пол. Тут же подзатыльники получают и пацаны, которые, опасаясь за свою жизнь – вон как люто глядит на них этот бешеный молодой бородач, что держит мать за горло! – с визгом разлетаются по углам.
– Вы же обещали… – снова доносится издалека.
Гузя не слушает Ерёму. Затащив Арину в темную комнату, он долго возится с ней, наконец возвращается к товарищам… Потный, раскрасневшийся, с восторженным блеском в глазах, он сейчас казался счастливым котом, возвратившимся домой после длительной мартовской одиссеи.
– Мы сношали все на свете кроме шила и гвоздя: шило колется в залупу, а гвоздя сношать нельзя! – смеется Гузеев. – Следующий! – торжественно произнес он и подсел к остальным, чтобы затянуться экспроприированным у Савельевых самодельным табачком.
Следующим в дальнюю комнату потащился Аноха. Повозившись там сполна, передал эстафету Филину. Тот – Шепелявому. А вот Грек отказался идти. Я, говорит, уже старый. Филин ему: какой же ты старый? Тебе и сорока нет. А он: а ты разве не знаешь, что год отсидки в лагере приравнивается к целой пятилетке на свободе? Так что-де свой век он давно отдал казенной шконке, а потому его как заслуженного зэка республики нужно оставить в покое.
А вот от чиры он, пожалуй, не откажется.
– Так, значит, мак, говоришь, твой хунхуз курит? – обращается Грек к Марфе, которая, еще не оправившись от Гузиного пинка, охая и причитая, сидела на табуретке в дальнем углу горенки и горестно качала головой.
– Курит… курит… – кивает она.
– Ну и мы тогда покурим, – говорит Грек и велит Филину следовать за ним. – А вы сидите тут и носа не высовывайте! – приказывает он дружкам. – А то глядите у меня… Короче, мы скоро придем…
С этими словами он влез в свой драный полушубок и, не надевая шапки, устремился к двери. За ним Филин.
Глава тридцать первая
1
Ван встретил их настороженно. Дверь распахивать не стал, лишь чуть приоткрыл ее, и теперь стоял и пытался в неясном свете сумерек понять, что это за люди.
Не дожидаясь приглашения, чужаки с грохотом вломились в дом, в темноте перевернув стоявшие в сенях какие-то ведра с баками. Ван, отброшенный было в сторону резко распахнутой дверью, быстро пришел в себя и засеменил следом.
Фанза китайца представляла собой небольшую, чуть вытянутую к единственному крохотному окошку комнатенку, служившую одновременно и трапезной, и опочивальней, и кухней. Почти рядом с порогом находилась неумело сложенная, затертая небеленой глиной печка. Посреди горенки – низенький, выполненный в восточном стиле столик, вокруг которого были аккуратно разложены подстилки в виде плетеных из камыша циновок. Здесь же у стены находился топчан, покрытый каким-то тряпьем. Больше мебели не было. Не было в этом бедном жилище и электричества. Вместо лампочки в углу комнаты горела примостившаяся на сосновом распиле керосиновая лампа, робко освещая убежище китайца. Однако и при этом свете можно было разглядеть выражение глаз хозяина – они выражали страх.
– Ну здорово, что ли, фазан! – проговорил Грек, с усмешкой глядя на обалдевшего китайца, сильно смахивающего на смешную самодельную куклу, какими играются рожденные на зоне дети. Ну а тот был настолько напуган, что слова не мог сказать. Так и стоял с открытым ртом.
Это был старый, сгорбившийся под грузом лет невысокого роста человечек, лицо которого было похоже на сушеный урюк, – настолько оно было желтым и сморщенным. Одет он был в синюю замусоленную рубаху и такие же синие холщовые штаны. Ходя, говорят про таких. Однако, несмотря на свою кажущуюся немощность, двигался он довольно проворно, да и глаза его были живыми и цепкими. Глянул на поздних гостей – и будто бы все понял.
– Ну, что молчишь? Хотя бы сесть гостям предложил, – издевается Филин.
Но китаец и теперь не проронил ни слова. Тогда чужаки, оттолкнув его в сторону, прошли вглубь горенки, где находился восточный столик, и, кряхтя, словно старики какие, опустились на циновки.
– Давай, хозяин, угощай дорогих гостей! – снова издевается Грек.
И тут вдруг у ходи прорезался голос.
– Кусать хотите? – тут же оказавшись подле непрошеных гостей, с готовностью спросил он. – Сейчас будет кусать…
Он собирается идти к плите, но Грек останавливает его.
– Да стой ты, косоглазый! Не надо нам еды – мы уже у соседа твоего пожрали… Нам бы покурить…
Ван тут же что-то соображает.
– Папироса у Вана нету… У Вана есть махра… Трубка твоя будешь… или газета?..
Он начинает суетиться, но Грек снова останавливает его.
– Слышь, фазан!.. Ты не суетись… Ну а свою махру можешь засунуть себе в задницу… Ты нам лучше дай того, что сам куришь…
Тот хлопает глазами, делает вид, что не понимает его. Ну не Ван, а прямо хитрый лис!
– Ну че встал? Тащи балды… Мы же знаем, что она у тебя есть… Ну же, быстро! – торопит его Грек. – У нас нет времени с тобой мудохаться!
Ван разводит руками:
– Балда?.. Какой балда?.. Нет у Вана балда…
Его слова, что шило в печень чужакам.
– Ах ты, фырган! – вскочив на ноги, трясет бедного китайца за грудки Грек. – Ах ты желтомордая обезьяна! Да мы из тебя щас кишки выпустим!.. Быстро тащи свой пластилин, косоглазый! Или ты не понял меня?.. Вот именно, я это про мачок тебе базлаю… Ну же!..
