– Да ты не бойся нас, дедуль, мы свои… Вставай давай с полу-то, – поняв, что этот древний дед боится их, сказал Савушкин. – Мы строители… Трассу будем здесь прокладывать… А ты-то что тут делаешь?
Тот попытался что-то сказать в ответ, но не смог. Видно, был чем-то напуган. Сидел и только глотал беззубым ртом воздух. Когда же немного успокоился, что-то все же сумел объяснить. Так Савушкин с товарищами и узнали, что дед тот был отшельником-старообрядцем, который лет тридцать назад ушел в тайгу и там затерялся во времени. Избу эту он срубил сам. В ней он и прожил в полном одиночестве, много молился, и у него даже мыслей не возникало, чтобы возвратиться в мир. Почему бежал? Людей не хотел видеть. Слишком много они грешили, поэтому жить рядом с ними для него было великим испытанием. А один почему – так ведь перерождаться его староверческое племя стало. Коснулась их длань цивилизации и отравила им кровь. А он хотел жить праведно. С чистой душой, среди чистых вод и нехоженых девственных лесов. Так и жил, легко и свободно, не видя людей и питаясь тем, что бог пошлет. Научился добывать себе пищу, распознавать целебные травы, а главное – жить и не тужить в одиночестве.
А тут вдруг люди объявились… Хотя разве можно было этих бандитов назвать людьми? Звери они… Нет, зачем же так на зверей?.. Дьяволы они! Истинные дьяволы… Тут же выгребли у него все запасы еды и сожрали. А потом заставили указать им дорогу к жилью. Так ведь он за эти тридцать лет давно забыл, как вообще выглядят эти люди, не говоря уже о том, как их найти. Тогда они его избили до полусмерти. Ну, спрашивают, вспомнил что? А разве вспомнишь, когда тебе последнюю память отшибли. Теперь вот не знает, сможет ли дотянуть до весны. Ведь вместе с памятью у него и здоровье ушло – ведь так били!..
– Да вон, кажется, и эти ироды идут… – неожиданно тянет свое ухо к двери дедок. – Ой, что будет!.. – сказал он и перекрестился. – Вам бы спрятаться, да куда?.. А то ведь у них ружья… – не вставая с пола, он снова крестится на красный угол.
Это была настоящая западня, и бойцы это понимали. Теперь выбраться отсюда они могли только случайно. Стоят и с надеждой смотрят на Савушкина. Лица бледные, а в глазах неподдельный страх. Тот тоже поначалу растерялся. Застыл, словно истукан, посреди горенки и не знает, что делать. А время не ждет. Вот сейчас откроется дверь – и уже поздно будет о чем-то думать…
– Драться будем! – наконец заявляет он. – Главное – фактор внезапности, понятно? – вспомнил он термин, которым часто пользовался его отец-фронтовик, когда рассказывал о войне. – И не давайте им опомниться… Бейте их, кусайте, душите – только не поддавайтесь!.. Иначе нам хана…
Они тут же заняли позицию, прильнув к холодной шершавой стене по обе стороны двери. Ждут, как ждут утопающие соломинку; как приговоренные к смерти ждут чуда; как смертельно больные пытаются остановить время…
Шаги, шаги… Скрипит снег, вызывая в душах парней прилив отчаяния. Уж скорее бы – что тянуть?.. Возле дверей незваные гости потоптались, о чем-то негромко переговорили… И вот он момент истины!.. Дверь открывается, впуская внутрь вместе с клубами пара искру надежды на спасение. Но что они медлят, эти бандиты? Почему не входят? Или почуяли что? Если так, то бойцам несдобровать. Тут же их поджарят на углях вместе с этим старым скитником… Но нет, звериный нюх их на этот раз подвел. Вошли по одному, со свету не заметив чужаков. И тогда те набросились на них. Они дрались так, что кровь густыми тяжелыми брызгами разлеталась во все стороны. А как они орали!..
– Вперед!.. Окружай дом! Брать их живыми!.. Ы-ы-ы, суки! Попались!..
Савушкин не ошибся: фактор внезапности, как это часто бывает, сыграл свою роль. Бандиты, не ожидая такого подвоха, растерялись – этим и воспользовались бойцы. Они не просто били их – они рвали их на части. До того велика была их ненависть, до того они были заряжены чувством мести, а кроме того, они боролись за свою жизнь. Ведь не с пацанами на улице дрались – с опасными зверями, у которых нет ни чувства жалости, ни намека на добро. Хищные и кровавые существа, которых нельзя щадить, иначе они не пощадят тебя…
Пацаны вряд ли вспомнят, сколь долго длилась эта схватка, помнят одно: они обратили в бегство бандитов, перед тем хорошенько всыпав им так, что вся изба была уделана кровью.
– Держи их!.. Иванов, заходи со своим отделением справа!.. Петров, ударь им слева!.. – выскочив вслед за архаровцами на мороз, кричала братва. – Хватай их!.. Бей!.. Вяжи!..
Что уж там подумали их враги, неизвестно, только они рванули так, что скоро их и след простыл.
– Слышь, мужики, а ведь Серегина средь них не было, – еще не успев отдышаться после боя, скажет Релин. – Я это точно помню. Что же они, гады, с ним сделали?..
– Все, уносим ноги! – скомандовал Савушкин. – А то вдруг они поймут, что нас всего-то ничего, возьмут да вернутся…
Наскоро простившись с отшельником и пообещав прислать к нему санинструктора, они отправились в обратный путь. На этот раз рыбы в сеть попалось немного – ведь она только к ночи начинает играть. А тут не до этого – надо было спешить. Потому раньше времени и вернулись в лагерь…
Глава двадцать девятая
1
Было начало первого месяца весны. По-орочонски – овилаха бега, что в переводе означает «месяц наста». Ночи в эту пору еще по-зимнему холодные, зато днем подобревшее к весне солнце начинает пригревать землю, вселяя в людей неясные надежды. Ерёма любит эту пору, когда с появлением первых признаков тепла снег вдруг начинает слезиться и пропитываться влагой, которая с наступлением ночи превращается в ледяную корку. Идешь по этому насту на лыжах и не опасаешься, что провалишься в глубокий снег. Это птицам, тем же куропаткам да рябчикам, теперь приходится нелегко. Проснутся утром в снегу, а пробить прочную ледяную корку над головой не могут – вот она и погибель. Но так уж устроена природа, где жизнь и смерть постоянно идут рядом.
Почувствовав первое тепло, тайга начинает медленно просыпаться, и на стволах дерев с южной стороны выступают капли духовитой янтарной смолы. Ерёма вдыхает этот запах и радуется жизни. Даже домой в такие дни не хочется возвращаться. Ну что там сейчас? Одна и та же серая картина. А здесь жизнь!
Просыпается природа… Вот уже и таежный великан сохатый, а вместе с ним и северный олень согжой сбросили старые тяжелые рога. На их месте появились быстрорастущие молодые, покрытые кожицей с коротким густым бархатистым мехом.
Прибавилось света – и тут же ожило зверье, засуетилось. У волков пора свадеб – древние инстинкты подсказывают им, что настало время продлевать свой род. Беспокойными они становятся, смелыми и алчными, порой открыто и дерзко нападая на стада оленей.
Зима нынче выдалась для зверовиков удачной. Снегу было не столь много, потому он не мешал им целыми днями кружить по тайге, выслеживая дичь. Это при большом снеге не набегаешь много, когда каждый шаг тебе дается с трудом. Идешь и постоянно проваливаешься в него. Даже лыжи, бывает, не спасают, хотя они у здешних охотников широкие, точно снегоступы. Они их сами делают из оленьих шкур, пропитывая медвежьим жиром от влаги.
