Правда, есть еще эти блатные. Ладно, сами пьют – так они еще и молодых пацанов сбивают с толку. Психологи! Так обработали публику, что та пошла у них на поводу. А вот из Грачевского плохой получился психолог. В противном случае эти архаровцы давно бы притихли. А они и работать по-прежнему не хотят, и сержантам хамят, а тут еще эти пьянки… Нет, надо кончать с этим, решил Грачевский. Иначе будет поздно.
Глава десятая
1
Услышав грохот, народ высыпал из палаток. Было свежо и лунно, и из тайги потягивало густой сыростью. Но что это? Вдали за частоколом листвяка горел большой костер, озаряя бесконечными сполохами все вокруг – и деревья, и бездонное, усыпанное крупными звездами небо, и лики домов. Возле костра с громкими криками метались чьи-то тени.
– Во дают! – оказавшись рядом с Грачевским, произнес Рудик. – Интересно знать, что это они так раздухарились?
– А ты что не спишь? – поеживаясь со сна, спросил его Володька.
Тот усмехнулся.
– А ты?
– Так ведь интересно…
– Вот и мне интересно.
Помолчали, прислушиваясь к далеким звукам. Вокруг, напряженно глядя вдаль, застыли в удивлении бойцы.
– Ладно, Рудольф Батькович, давай-ка лучше закурим, – говорит старшина.
Рудик, как и Володька, закурил лишь в армии, а до этого презирал табак. Дескать, это первобытная привычка и она не украшает человека. А тут, видно, под влиянием общего душевного излома, какие возникают при смене привычного для тебя существования, и сам стал покуривать. Вначале он делал это несмело, а потом пошло. Что ни говори, а армейская жизнь давит, вот и спасаются люди никотином. Вроде как он притупляет чувства.
– А у тебя какие? – спрашивает он Грачевского.
– «Термоядерные»…
– А хочешь «Примой» угощу?
– Валяй.
Недавно Рудику пришла посылка. В ней помимо куска соленого сала, конфет и предметов гигиены он отыскал несколько пачек сигарет. Мать, конечно, расстроена, что он закурил, но Рудик обещал ей, что, как только вернется домой, тут же бросит эту беду.
Следом за командирами закурили и бойцы, и через мгновение едкий табачный дым отравил округу.
– Вот сейчас докурите – и марш спать! – приказал старшина. – Ишь, повыскакивали…
Потом все ушли – нехотя, но что было делать? – а Володька с Рудиком остались. Они еще долго смотрели вдаль, где первобытно бушевал кострище, вокруг которого также первобытно прыгали люди.
– А давай сходим туда… – неожиданно предлагает Грачевский.
Рудик как-то странно посмотрел на него.
– Ты шутишь, что ли? – спрашивает он товарища.
– Да какие тут шутки – пошли и все…
– Как, прямо в трусах?.. Представляю, что о нас подумают, – усмехнулся Старков.
– Так мы оденемся, – говорит Володька. – Вроде как посты идем проверять…
Так и сделали. Натянув на себя робу, они для отвода глаз обошли часовых, задали им какие-то дежурные вопросы, а затем, строго-настрого наказав никого не выпускать из расположения отряда, незаметно исчезли в ближайшем кустарнике.
Так и пошли краем тайги, прячась за деревьями. Лучше бы, конечно, было берегом, но он был весь залит лунным светом и потому хорошо просматривался со стороны лагеря. Не дай бог, кто увидит – что потом народу будешь объяснять?.. Ага, скажут: коли вам можно, почему же нам нельзя? Забузят, чего доброго. Кому тогда планы выполнять?..
Идти пришлось не так чтобы долго, однако натерпелись. Несмотря на полную луну, в тайге было достаточно темно, поэтому они постоянно спотыкались о валежины, а, споткнувшись, падали, а тут еще эти пугающие звуки отовсюду – кровь стынет в жилах. А вдруг медведь? Или же какой-нибудь беглый зэк с топором – лагерей-то в тайге больше, чем звезд на небе… Пережив все это, они наконец вышли к костру.
Народу здесь было – не протолкнешься. Были здесь и старики, были взрослые с детьми… Костер, сложенный из валежин, горел так живо и нахраписто, такой треск от него стоял вокруг, что, казалось, горит тайга. Перемогая свет полной луны, он ярко высветил всю округу, взметнув в бездонное ночное небо длинные языки оранжевого пламени. Вокруг костра, размахивая огромным бубном и выбивая на нем частые и громкие ритмы, метался какой-то старик в широкополой вышитой бисером рубахе. Длинные седые волосы его были перехвачены широкой красной лентой, из которой торчали птичьи перья, лицо же было сплошь размалевано краской. Он был кряжист, подвижен и ловок, несмотря на свои большие года. Прыгая, он издавал какие-то гортанные дикие звуки, похожие на крик зверя. Взявшись за руки, люди пытались повторять его движения. Их азиатские лица казались просветленными какой-то ведомой только им тайной. Это было то еще зрелище! Подобного ни Володьке, ни Рудику не приходилось видеть даже в кино, поэтому они, разинув рты, стояли и с восторгом наблюдали всю эту величественную картину.
Это был тот самый шаман Орон, о котором говорил старый Митряй. Его привел в Бэркан Ерёма. Хотел поселить в своем доме, но тот наотрез отказался, велев поставить для себя утан на краю поселка, где он и решил готовиться к обряду. Ерёма настаивать не стал – как-никак то был, по словам Митряя, «большой саман», которого признавали как добрые, так и злые духи. «Мне до него далеко», – говорил тесть.
Орон пришел не с пустыми руками. Он принес с собой расшитый символами ритуальный коврик – наму – и большой, чуть ли не в рост годовалого оленя, бубен с нарисованным на нем красной охрой солнцем. С одной стороны бубна находилась фигура Сэвэки – хозяина животного и растительного мира, с другой – Эникан Буги, хозяйки вселенной и рода человеческого в облике лосихи. Уже на месте он велел раздобыть ему чанкиря – багульника болотного, которым шаманы обычно окуривают наму и очищают себя и округу от враждебных и неугодных духов. Вместе с чанкирем ему доставили и целую охапку гавуна – лишайника, что обычно растет на камнях, – его Орон будет подбрасывать в костер и тем самым кормить духов во время камлания. Кроме того, в распоряжении шамана были и другие растения – макита, сыкта, лалбикта, давэч, – их Орон будет бросать в огонь, если вдруг завяжется бой между дружественными ему духами и духами другого враждебного ему шамана. Но это так, на всякий случай – ведь он прекрасно знал, что в этот момент в Бэркане, кроме него, есть только один шаман – Ургэн, но тот был его приятелем, при этом он был очень болен, и Орону еще предстоит провести специальный обряд для его выздоровления.
…Неожиданно Володька увидел в толпе какую-то девчушку. Она явно была нездешняя. Городское ситцевое платьице, сверху – теплая мохеровая кофточка. Однако что-то азиатское все же присутствовало в ее облике. Кто она такая? – удивился он, разглядывая ее играющий бликами профиль. Его впечатлила ее коса – длинная, ухоженная, – такие теперь редко встретишь на городских улицах. Удивительно красивая коса, мелькнуло в Володькиной голове. Впрочем, и сама она была довольно привлекательной. Стройная, хотя и не очень высокая, плечи прямые, но не широкие… Жаль, лицо ее трудно было рассмотреть. А ведь так хотелось. Главное, конечно, увидеть глаза – именно их он считал самой важной деталью в системе координат человеческой привлекательности. Если глаза красивые, все остальное уже не так важно. И тут главное не цвет, а их выражение. Они бывают добрыми, как у всех добрых людей, бывают наивными, бывают искренними, бывают зовущими, а бывает, они так тебя заворожат, что ты уже не сможешь забыть их никогда.
