Как ни странно, но поручик Берг Иван Карлович уже сидел на своем рабочем месте. Одежда Берга пребывала в идеальном состоянии. Выбрит он был как стеклышко; усы являли собой строгую черную линию; кругов под глазами замечено не было; кожа светилась здоровьем и юношеским румянцем. Не поручик, а картинка с выставки.
Медянников бросил взгляд на зеркало — в нем отражался потрепанный жизнью и молочным поросенком старый человек и со вздохом позавидовал молодости и силе.
Высунув от усердия кончик безупречно розового языка, Берг собирал макет бомбы, реконструированный им из остатков, найденных в сгоревшей эсеровской лаборатории. Любопытный от природы Евграфий Петрович встал за спиной и начал наблюдать процесс сборки, тупо глядя на ничего не значащие для него части бомбового тела.
— Чего ты молчишь как рыба, Иван Карлович? — не выдержал паузы Медянников. — Скажи что-нибудь! Вот это что такое?
— Запал. Эта трубочка при ударе разбивается.— Берг пинцетом взял трубочку и аккуратно вставил ее в дырочку. — Кислота проливается на соль, соль загорается.
— Соль же не горит! — подловил его Медянников, отлично знавший все свойства соли.
— Обычная не горит, — снисходительно обронил Берг. — А бертолетова — еще как!
— Вертолет этот, небось, тоже француз? — поинтересовался Медянников.
— Итальянец.
— Один хрен...
— Огонь воспламеняет детонатор, — Берг вставил детонатор. — Детонатор создает взрывную волну. И динамит — бабах!
Медянников от неожиданности подскочил на месте:
— А вот как это: «бабах»?
Берг обернулся и сказал как можно мягче:
— Понимаете, Евграфий Петрович... как бы вам объяснить... Вы сколько классов закончили?
— Четыре. А что?
— Тогда просто «бах». Дело в том, что любой взрыв — это мгновенное выделение химической энергии...
Медянников замер, прислушиваясь к внутреннему голосу, решил для себя что-то важное, быстро сказал:
— Все понял! — и поспешил из кабинета, чуть не сбив входящего Путиловского.
— Доброе утро, господа! — Начальствующее лицо выглядело совсем именинником. — Куда же вы, Евграфий Петрович?
— Сейчас верну-у-усь! — донеслось угасающим эхом из коридора. — Вот только дворника проверю-у-у...
Путиловский прошелся по кабинету туда-сюда, видимо решая для себя какую-то важную проблему, потом подошел к Бергу и ласково положил ему руку на плечо:
— Милейший Иван Карлович! Кхм... — Прочистил горло и продолжил еще ласковее: — Лейда Карловна сказала мне, что... что у ее подруги есть племянница. Очаровательная девушка с кучей достоинств. Образованна, умна, красива. Скромна, что важно в наш развращенный век! Папаша — серьезнейший ученый, археолог мирового уровня, чуть ли там не Трою раскопал по второму разу... Да-с... Маменька у нее умерла, что тоже немаловажно: тещи не будет. Сам бы посватался, да стар! Ха-ха... Так вот, у Лейды Карловны родилась презанятнейшая мысль: а не познакомить ли вас с этой девицей? Ничего обязывающего, естественно... Два молодых сердца, весна, соловьи... Э?
На что Берг хладнокровно ответил:
— Почему бы и нет? Сегодня ночью я как раз подумал и сказал себе: пора, брат, пора остепениться! Сколько можно все одному да одному?
Путиловский, никак не ожидавший такой трезвой немецкой реакции, замер, сделал надлежащие выводы и, направляясь в свой кабинет, промолвил:
— Мудро. Действительно мудро! Я буду у себя.
И затворил дверь, оставив Берга наедине с почти готовой бомбой.
* * *
Пошатавшись по городу, Вершинин истомился, ожидая назначенного самому себе часа. Наконец, когда раздался выстрел полуденной пушки на Петропавловской крепости, он повернул в сторону редакции и через двадцать минут был на месте. Газетный день только начинался, и комната репортеров безнадежно пустовала. В своей каморке отчаянно скучал выпускающий редактор.
— Здравствуй, Яков, — приветствовало редактора золотое перо России.
— Здорово, коль не шутишь, — лениво протянул руку выпускающий и зевнул так, что чуть не вывихнул челюсть. — Скука! Ничего нету — ни тебе убийства, ни тебе погрома, ни младенца задушенного. Не знаю, что и ставить на первую полосу... Говорят, на Серафимовском купец ожил. Черт его знает, может, и в самом деле дурку про купца запустить?
— На Литовском трамвай собаку на три части переехал, — сострил Вершинин, держа за пазухой свою сенсацию.
— Все бы тебе шутить, Андрюшенька... Теперь тебе все можно! Лучший из лучших. Дошутишься! Где твои сенсации? Что, брат, кончились? Мышей не ловишь, брат! Постарел, заелся. Я тоже таким был, да укатали сивку крутые горки, брат...
— Оставь первую полосу под меня, — как можно равнодушнее сказал Вершинин и открыл портсигар с хорошими папиросами. — Угощайся.
— Разбогател! — съехидничал редактор, но угостился. — Я возьму три, скурил все. Про первую шутишь?
— Бери, бери больше... Не шучу.
— А что там? Бродягу зарезали?
— Покушение на Плеве, — оглянувшись, тихо сказал Вершинин. — Повезет, так удачное.
— Врешь! — не веря ушам, счастливо выдохнул дежурный. — Ну скажи, что врешь!
— Ты ничего не слышал! — строго сказал Вершинин. — Пойду смотреть. Пора. За тобой — полоса!
— Две! — застонал счастливейший из выпускающих. — Три! Всю бери, только дай сенсацию! Ни пуха, ни пера!
— К черту! — Вершинин энергично сплюнул через левое плечо. — Я позвоню по редакторскому?
— Звони, милый! Звони! Куда хочешь, звони! — и прослезившийся редактор расцеловал Вершинина. — Эх, брат, везунчик ты какой!
ГЛАВА 11. ЕЕ ВЕЛИЧЕСТВО ПРОВОКАЦИЯ
Азеф и Дора встретились в кафе на углу Гороховой и Малой Морской. Взяли столик у окна, чтобы видеть изрядный кусок улицы, и заказали кофе — Доре со сливками, Азефу с коньяком — и на двоих вазу с пирожными: что смогут, съедят сейчас, а остальное с собой. По Гороховой все больше неслись экипажи, а по Морской прогуливались пешком. Светило солнце, погода стояла самая расчудесная, кофе был сварен отлично, и ничто не предвещало ни бурь, ни иных потрясений.
— Не жалко мальчика? — Азеф с хитрой улыбкой взглянул на Дору, но та была спокойна, точно статуя. — Все-таки чувства... с ними бывает трудно справиться!
— Нисколько. — Дора с наслаждением затянулась папироской, вставленной в длинный мундштук. — Во-первых, он не мальчик.
— Он хорош?
— Жеребец и жеребец. Я уже забыла его. Кстати, не факт, что он провокатор.
— Ой, вот только не надо, — насмешливо сморщил лицо Азеф. Сегодня он был в хорошем настроении. — Я таких за версту чую. Он ведет двойную игру и воображает, что всех перехитрит. Знаешь, что он придумал?
