— Качура, Фома Корнеевич. Рождения 7 июля 1877 года от рождества Христова...
ДОСЬЕ. КАЧУРА (КОЧУРА, КОЧУРЕНКО, КОЧУР) ФОМА КОРНЕЕВИЧ
1877 года рождения. Из крестьян села Лозановка Черкасского уезда Киевской губернии. В семье четверо детей. Отец — поденщик в порту В 1898 году умирает мать, отец уходит из дома. Качура начинает странствовать по югу России. Во время странствий вступает в социал-демократический «Союз борьбы», но к 1902 году переходит к эсерам. В феврале 1902 года — первый арест за хранение рукописей революционного содержания. С мая 1902 года на свободе под надзором полиции.
Прослушав исчерпывающую информацию про себя, Качура остолбенел от радости. Наконец-то его заметили, записали в книгу, и теперь куча важных господ наперебой желают видеть его и беседовать с ним! Хотя несколькими часами ранее никто, кроме товарищей по партии и Боевой организации, не хотел перемолвиться с ним даже парой слов.
Воцарилось молчание.
— Будете бить? — тихо спросил Качура и сжался в комочек — на всякий случай.
Путиловский достал портсигар и любезно открыл его перед самым лицом Фомы:
— Курить изволите?
Соблазнительный запах дорогих папирос привел Фому в состояние экстаза. Дрожащей рукой он достал тугую папиросу, чуть не выронив пяток других, прикурил от зажженной спички и вдохнул аромат благородного дыма. На душе сразу стало легче.
Слава Богу, он промахнулся, душа его чиста, греха нет никакого — значит, его не повесят, а будут держать в теплой, сытной тюрьме и разговаривать за жизнь, что и являлось его любимым занятием последние пять лет.
— Кто вас направил на это дело? — буднично спросил Путиловский.
— Партия, — горделиво ответил Качура.
— Какая партия?
— Партия социал-революционеров, ставящая своей целью освобождение народа от царского ярма!
Чувствовалось, что террорист этот совсем неопытный. Странно, что такого придурка выпустили на убийство губернатора. Кто стоял за ним? Кто-то же следил из-за кустов за всеми его действиями.
— Много ли товарищей было с вами в саду?
— Много! — гордо ответил Качура. — Всех не перевешаете!
Провожал его один Гершуни.
ДОСЬЕ. ГЕРШУНИ ГРИГОРИЙ АНДРЕЕВИЧ (ГЕРШ ИСААК ИЦКОВИЧ)
Родился 18 февраля 1870 года в имении Таврово Ковенской губернии. Из мещан. В 17 лет бросает учебу в гимназии и уезжает в Старую Руссу работать у дяди аптекарским учеником. В 1887-1888 годах работает учеником провизора в Кронштадте, удостаивается письменной благодарности о. Иоанна Кронштадского за устройство Дома трудолюбия. 1895 год — Киевский университет, где сразу избирается в совет старост и союзный совет. Получив степень провизора, отправляется в Москву В 1898 году приезжает в Минск, открывает химико-бактериологический кабинет, школу для еврейских мальчиков, при ней — вечерние курсы для взрослых. Брешко-Брешковская, «бабушка» русской революции, вернувшаяся после 25-летней ссылки в Минск, благословляет Гершуни на террор. С сентября 1901 года единолично создает Боевую организацию (БО) партии эсеров. Партийная кличка — Гранин. Организатор убийства министра внутренних дел Сипягина (март 1902 года). После этого убийства Николай Второй сказал: «Озолочу того, кто поймает Гершуни!»
Встретившись с Гершуни, Качура вначале для храбрости попросил выпить. Подошли к буфетной стойке и взяли по рюмке горькой и пиву, закусили сардинкой. До назначенного времени оставалось минут десять. Оболенский был точен, об этом знали все. Поэтому пошли к фонтану по кружной дорожке, по пути курили и разговаривали о жизни.
Из-за этих разговоров Качура и пошел за Гершуни. Уж больно ловок тот языком болтать. Поет как соловей — заслушаешься! Они даже пропустили момент, когда появился Оболенский. Фома и думать перестал о покушении, так хорошо было после водки с пивом говорить о жизни будущей и счастливой, когда всех извергов перестреляют и народ вздохнет полной грудью!
Перестав петь о будущей жизни, Гершуни первым увидел Оболенского.
«Идите же, Фома! Вон он!» С этими словами Гершуни всунул в руку Качуре фотографическую открытку с изображением киевского генерал-губернатора в полной парадной форме.
«Дайте докурить, Гриша!» — взмолился Качура, понимая, что эта папироса, возможно, последняя в его и так не очень счастливой жизни.
«Или сейчас, или никогда! — Гершуни безжалостно вырвал папиросу изо рта маленького человечка и пихнул его в сторону Оболенского. — Идите же!»
Фома истово перекрестился, вознес очи к небу, прошептал «Господи, пронеси!» и мелкими шажками стал приближаться к жертве, сверяя его лицо с изображением на открытке. В невинного, конечно же, стрелять не следовало...
— Молчит, Павел Нестерович, — огорченно констатировал Медянников. — А ведь мы к нему с самыми лучшими намерениями, поговорить о жизни и смерти.
— Не получается у нас разговора, а жаль! — вздохнул Путиловский. — Куда Гранин убежал?
Он назвал это имя наобум, но угадал. Фома вздрогнул и застыл, двигая одними лишь глазами.
— Видишь, голубчик, а мы все знаем! — ласково подсел к Качуре Медянников. — С тобой Гриша Гранин был, он тебе револьвер-то и надписал всякими похабными словечками... спортил орудию. Говорил, говорил и уговорил дурачка на виселицу. Сам, небось, не пошел на верную смерть! Тебя подослал!
— Я... не убивал... — непослушными губами выдавил Качура.— Я никого не убивал!!
— Точно! Ты просто попугать хотел князя. В шею ему попал, князь-то при смерти! Уже у него священник был, покаялся князюшка... Вот и ты покайся, пока мы священника к тебе не пригласили!
— Не виноватый я! — заголосил Качура. — Он меня уговорил!
— Кто он? Гранин? — приблизив лицо вплотную, спросил Путиловский. — С вами был Гранин?
— Я... — И без того маленький, Фома сдулся совсем и превратился в карлика. — Я... не могу говорить...
Медянников погладил Фому по головке:
— Да ты просто кивни.
И Фома кивнул.
— Спасибо. А теперь поспите, отдохните. Завтра встретимся.
Путиловский поднялся со стула. Больше Качура сегодня ничего не скажет. А за отдых будет благодарен. Уже то, что за ним стоял Гершуни, помогало предотвратить последующие покушения.
— Евграфий Петрович, устройте Фому Корнеевича получше. И скажите, чтобы ужин доставили. Горячий.
И быстро вышел. Необходимо было срочно разослать дополнительные ориентировки на Гершуни. Он еще в городе.
— Повезло тебе, Фома, — приобняв Качуру за плечо, сердечно вымолвил Медянников.
— Отчего же?
— Оттого, что не пристрелил я тебя сразу!
