Карандашиком на обратной стороне было записано подлинное имя Иосифа. И с этой единственной добычей Медянников удалился, мысленно шепча слова упрека всем женщинам вообще и неизвестной даме со стаканом в руке в частности.
* * *
Темнота и тишина — лучшие друзья бомбиста. В течение дня следует избегать физической работы, руки должны быть сухими и спокойными, равно как и нервы. В плохом расположении духа к нитроглицерину лучше не подходить, он этого не любит.
На ужин Викентьев принес из соседнего ресторанчика пару хороших рубленых бифштексов, двойную порцию жареной картошки и мороженое на десерт. Плотно поужинав, выкурил папиросу и прилег отдохнуть, в приятной дреме полежав часа два. Дом успокоился, все перестали ходить, шуметь, погасили огни. Одевшись в старое, но удобное платье, он спустился в лабораторию и крепко запер за собой двери. На окнах полуподвала висели плотные черные шторы, так что никакой любопытный взгляд не мог проникнуть в святая святых.
Весь расходный запас динамита он поделил на две неравные части. Большая часть разошлась по шести жестяным коробкам из‑под того же монпансье, купленным в маленьком магазине в противоположном конце города. Быстро и споро он заполнил динамитной массой коробки, замотал их тесьмой. В проделанные для запалов дырки вставил затычки. Затем сложил все жестянки в одну коробку поболе, туда же засунул куски бикфордова шнура. Запалы он положил подальше, в отдельной коробочке красного цвета и другой формы: мало ли, придется клиенту работать в полной темноте. Первая и несложная часть работы выполнена. Можно передохнуть.
Он вышел из подвала во двор, закурил папиросу. Курить в лаборатории не позволялось. Над петербургским двором–колодцем висело низкое черное небо со слабыми пятнышками северных звезд. Ничего, скоро он увидит другой узор созвездий. И звезды там крупные и блестящие. И краски совсем другие. И жизнь другая, лучшая, чистая, Начнется там с самого начала.
Для меньшей части динамита он уготовил иную судьбу. Вначале он разделил стальные точеные цилиндры на половинки. Резьба была качественной. Верхние половинки отставил в сторону. В нижние аккуратно разложил оставшийся динамит, за исключением центральной части, куда вставил отрезанные мундштуки от папирос. Таким образом, в центре каждой нижней половинки было пустое цилиндрическое отверстие по внутреннему диаметру мундштука. Все нижние полуцилиндры поставил в деревянную подставку. Цилиндры стояли там плотно и не имели ни малейшего свободного хода.
Викентьев посидел, выпил стакан дистиллированной воды, успокоился. В три маленькие пробирки, наружным диаметром чуть меньше диаметра отверстия, пипеткой залил до половины концентрированной азотной кислоты. Из толстого войлока вырезал штампом три пыжа по диаметру пробирок и загнал их в пробирки, чуть–чуть не доходя до уровня кислоты. Поверх войлока осторожно вогнал такие же плотные бумажные пыжи. Вставил пробирки в отверстия нижних полуцилиндров. И снова передохнул, отхлебнул воды. Оставалось самое опасное.
Поиграв пальцами для восстановления чувствительности в кончиках, Викентьев достал из сейфа коробочку с крошечными нитроглицериновыми запалами. Захватив пинцетом, медленно вставил первый запал в пробирку с кислотой. Посидел, успокоился. Затем так же аккуратно вставил еще два. Пробирки заткнул сверху хлопчатой бумагой. Завернул верхние полуцилиндры до отказа. Проверил путь движения от стола до каморки, очистил его от случайных вещей и пронес деревянную форму с тремя черными цилиндрами в ней до каморки, где бережно уложил форму в крепкий фанерный сундучок с ручкой сверху. Запер сундучок на небольшой навесной замок. Вытер платком со лба мгновенно проступивший пот и вышел из лаборатории, предварительно погасив свет.
Товар был готов к продаже. Жестянки предназначались одной небольшой компании медвежатников, давно просивших изготовить джентльменский набор молодого подрывника. А эти три цилиндра пойдут Лелявскому- $1Дяде». И там, и там должен будет вестись честный обмен произведенного на изрядную сумму. Деньги — товар — взрыв. По формуле небезызвестного немецкого экономиста Маркса.
Наверху, в квартире, Викентьев расстелил кровать, разоблачился и улегся на приятно холодящие простыни. Он любил спать обнаженным на левом боку. Но теперь, пока кожа на лице не станет грубой, про левый бок придется забыть. Заснул крепко, без сновидений. Он никогда не видел снов. Ему нечего было рассказывать по утрам, да и некому.
* * *
Первым, кого Путиловский узрел в департаменте, был старик Певзнер, состарившийся со времени их последнего свидания более, нежели можно было ожидать. Он сидел в приемной еще с раннего утра. Такое поведение заслуживало поощрения, и Павел Нестерович, усадив Исидора Вениаминовича в почетное кресло для допрашивания исключительно особ высокого ранга, заказал два чая в кабинет. Исидор Вениаминович расположение оценил по достоинству и не стал докучать Путиловскому преждевременными просьбами и жалобами. Но допив чай, тем не менее разговорился.
Он начал без обиняков. Рассказал все про морфий, про визит милого молодого человека, про свои мысли по поводу скупки краденого у самого себя, потом поведал, каким образом он обманул молодого человека. Путиловский внимательно слушал, ничего не записывая. Он понял, что разговор этот ведется не для протокола, начистоту.
Затем, волнуясь и вытирая испарину, Певзнер показал в лицах сцену с пистолетом. И как он отдал деньги, и как молодой человек быстро ушел. Про слабость в своих далеко не молодых ногах. Про бессонную ночь и явку с повинной. Хотя в чем его вина, он не понимает. Видно, Бог решил покарать его. А если Бог захочет это сделать, сопротивление бесполезно. И он пришел сюда с единственной целью — защитить самое ценное, что у него осталось.
Пусть молодые люди с пистолетами отберут у него все деньги — это еще не беда! Бог дал, Бог взял. Но пусть они оставят в покое его бесценного Иосифа, его кровиночку, его ненаглядного сынка. Короче, пусть Павел Нестерович поймет: дороже Иосифа у него нет никого на свете. Кроме, конечно, Павла Нестеровича (шутка!). И он готов на любой поступок, лишь бы отвадить сына от таких, как Гриша Гершуни.
Про Гершуни Путиловский ничего не знал, но Певзнер его просветил. Теперь уже Путиловский, извинившись, начал все подробно записывать. Записал про Гришу, записал все про Иосифа: где учится, что любит, как одевается, что читает. И тут же попросил описать молодого человека с пистолетом в форме студента Горного института. Спросил, может ли Певзнер узнать такого на улице.
Певзнер замахал лапками и заверещал, что никуда ходить не будет, не тот возраст! Если принесут фотографию, посмотрит и скажет! А теперь ему надо срочно в аптеку, иначе без него новый провизор все перепутает, выдаст не то, люди примут лекарство и помрут без покаяния — и все из‑за того, что Певзнер не соизволил вовремя явиться в свой кабинет. До свидания, уважаемый Павел Нестерович! Извините, оторвал вас по пустякам! Ежели что, приходите ко мне, отпущу все самое лучшее и заграничное! Но лучше не болеть. Здоровье — это самое большое богатство. Только не говорите всем, что это сказал аптекарь! Засмеют.
