– Подавателя фиников выглядываешь?
Я стиснул кулаки и дал ему пройти. Венин все так же держалась рядом со своей Соголон, как и Бунши, у той с затылка исчезали плавники. Всего в сотне шагов от нас лежала она, вздымая туман до того тяжелый, что он прилегал к земле, там росли деревья высокие, как горы, и длинные ветви торчали сломанными пальцами. Жались друг к другу, делясь тайнами. До того темные в зелени, что казались синими.
Темноземье.
Я бывал тут прежде.
Мы стояли и смотрели на лес. Темноземье – это то, чем матери пугают детишек: густые заросли с привидениями и чудищами. Это и вранье, и правда. Полдня пути пролегало между нами и Миту. Путь в объезд Темноземья занимал три-четыре дня, у него свои опасности имелись. В лесу было такое, о чем я никогда не смог бы рассказать, во всяком случае, тем, кто вот-вот в него войти собирался. Дятлы выстукивали дробь, оповещая птиц в самой дальней дали о нашем приближении. Одно дерево протискивалось меж остальных, словно в погоне за солнцем. Казалось, оно в осаду попало. Листва, более редкая, чем на остальных деревьях, обнажала ветви, широкими веерами вытянувшиеся, хотя ствол был узким. Темноземье уже сидело во мне.
– Вонючее дерево, – произнесла Соголон. – Вонючее дерево, желтое дерево, железное дерево, дятел, вонючее дерево, желтое дерево, железное дерево, дятел, вонючее дерево, желтое дерево… – внезапно Соголон откинулась назад. Голова ее дернулась влево, словно кто-то дал ей пощечину, потом вправо. Я слышал звук пощечины. Все слышали звук пощечины. Соголон упала и затряслась, потом перестала, потом затряслась, потом опять затряслась, потом обхватила руками живот и прорычала что-то на языке, на каком, я раньше слышал, говорили в Темноземье. Девочка, державшаяся за ее платье, упала вместе с нею. Она смотрела на меня широко раскрытыми глазами, готовая закричать. Соголон встала, но воздух пощечиной вновь сбил ее с ног. Я достал топорики, О́го сжал кулаки, Леопард обратился в зверя, а Фумели лук свой натянул. Леопардов лук. Чары Сангомы все еще оберегали меня, и я чувствовал, как в воздухе резко потянуло прохладой, словно бы перед надвигающейся бурей. Соголон, шатаясь, ковыляла прочь, едва не упав два раза. Бунши пошла за ней.
– Безумие ее прихватило, – сказал Леопард.
– Этих не свяжешь и тех не прикроешь, – прошептала Соголон, но мы слышали ее.
– Старая она. Точно, старая, – подал голос Фумели.
– Если она безумна и стара, тогда вы тупицы и сосунки, – сказал я.
Бунши пыталась схватить ее, но Соголон ее оттолкнула. И пала на колени. Схватила палку и принялась вычерчивать руны на песке. В промежутках это выглядело так, словно кто-то отбивал сыпавшиеся на нее пощечины, она же яростно чертила знаки на песке. О́го не выдержал. Натянул свои железные перчатки и потопал к ней, но Бунши остановила его, сказав, что его кулаки тут нам не помогут. Соголон рисовала и зачеркивала, пальцами ковыряла и ровняла землю, выписывая руны, она откидывалась назад и слала проклятия, пока не изобразила вокруг себя круг. Встала и отбросила палку. Что-то двинулось по воздуху и набросилось на нее. Видеть мы не видели, но слышали ветер. А еще это – звук глухих ударов, будто мешки в стену швыряли, один, потом три, потом десять, потом удары дождем посыпались. Бились в стену из ничего вокруг Соголон. Потом – ничего.
– Темноземье, – вздохнула Соголон. – Это Темноземье. Они тут силу набирают. В вольности пускаются, ровно много лет ничего и не было.
– Кто? – спросил я.
Соголон рот было открыла ответить, но Бунши вскинула руку:
– Мертвые духи, кому никогда не нравилась смерть. Духи, думающие, что Соголон в силах им помочь. Они осаждают ее просьбами и бесятся, когда она отвечает «нет». Мертвые должны оставаться мертвыми.
– И все они лежали в ожидании при входе в Темноземье? – спросил я.
– Много всякого лежит тут в ожидании, – сказала Соголон. Не многие выдерживают ее взгляда, только я как раз из немногих.
– Ты лжешь, – бросил я.
– Они мертвы, это не ложь.
– Я был рядом с теми, кто отчаялся ждать помощи, живыми и мертвыми. Они могут схватить тебя, удерживать тебя и заставить посмотреть на них, могут даже на землю тебя свалить там, где они смерть приняли, но ни один не отхлестал бы тебя по щекам, будто муж какой.
– Они мертвы, и это не ложь.
– Только и ведьма несет ответственность, и это тоже не ложь.
– Зогбану охотились за вами. То ли еще будет!
– Однако эти самые духи на этом берегу охотятся на нее.
– Думала, ты меня знаешь. Ты ничего не знаешь, – сказала Соголон.
– Знаю, что, когда в следующий раз ты забудешь начертать руны на небесах или на земле, они сшибут тебя с лошади или столкнут с утеса. Знаю, что ты рисуешь их каждую ночь. Диву даюсь, когда ты спишь. Tana kasa tano dabo.
И Бунши, и Соголон пристально смотрели на меня. Я обвел взглядом остальных и сказал:
– Если это земля, то это колдовство.
– Хватит, – цыкнула Бунши. – Это нас никуда не приведет. Вам нужно попасть в Миту, потом в Конгор.
Соголон взялась за уздечку лошади, села в седло, потом подтянула к себе девочку.
– Мы идем в обход леса, – сказала она.
– Это займет четыре дня, пять, если ветер будет встречный, – возразил Леопард.
– И все ж мы поехали.
– Никто вас не останавливает, – прошипел им вслед Фумели.
Ничего в мире не хотелось мне так сильно, как шлепнуть этого мальчишку. Только и я тоже не хотел ехать через Темноземье.
– Она права, – сказал я. – В Темноземье нас всякое отыщет, даже если мы сами искать его не станем. Станут искать…
– Через этот глупый буш всего меньше дня пути, – сказал Леопард.
– В этих краях никогда не бывает меньше чего угодно. Тебе не доставалось.
– Опять ты за свое, Следопыт, думаешь, раз что-то тебя раздолбало, так и нас раздолбает.
– Мы едем в обход, – сказал я и повернул коня. Леопард промямлил что-то.
– Что?
– Я сказал, что некоторым кажется, будто они повелевать мною могут.
– С чего бы это мне лезть в твои повелители? Зачем кому-то вообще, а, котяра?
– Мы едем через буш. Это всего лишь буш.
– Что за злобный дух вдруг в тебя вселился? Говорю же: я бывал здесь. Это место дурных чар. Тут перестаешь быть самим собой. Даже знать не будешь, что это такое – ты сам собою.
– Сам собою – так люди сами себе про себя говорят. А я всего лишь котяра.
В грубости его не было смысла, и я видывал, когда наглость его не знала границ. Слишком быстро все, словно нарыв прятался годами и вдруг прорвался. Тут малый его рот раскрыл:
– Через Темноземье всего полдня, от силы день пути. В объезд – четыре дня. Любому разумному мужчине выбор ясен.
