– Ты говоришь против течения…
Бунши повела рукой, и Соголон умолкла.
– Есть кое-то поважнее, чем…
– Чем что? Раб? Мужчина? Женщина? Все на этом плоту думают: я, по крайности, лучше этого раба. У скотов дни уйдут на то, чтобы убить его, тебе это известно. Они будут резать его, прижигая каждую рану так, чтоб он не умер от болезни. Ты знаешь, как людоеды действуют. И все ж есть кое-что поважнее.
– Следопыт.
– Он не раб!
Я нырнул в воду.
На следующее утро я очнулся в чахлом коричневом кустике с прижатой к груди рукой. Девочка из той, прошлой, ночи. Часть ее раскраски уже смылась. Она охватывала и ощупывала меня, как железную гирю, потому как видела одну лишь бронзу. Я оттолкнул ее. Она поползла на другой конец плота прямо под ноги Соголон, а та стояла, как капитан, держа в руке копье, как посох. Солнце, похоже, уже взошло: у меня кожа сильно нагрелась. Тогда я вскочил:
– Где Биби?
– Ты не помнишь? – проговорила Соголон.
И, пока она произносила это, я вспомнил. Обратное плавание в воде, что казалась скользкой пеленой, берег, уходящий все дальше и дальше, но я даю выход ярости, чтобы добраться туда. Зогбану ушли обратно в буш. Топориков у меня нет, один нож всего. Шкура зогбану под рукой кажется древесной корой, но у ребер она мягка, и, как у всех животных, можно и глаза им вырвать.
Чьи-то старческие пальцы легли мне на руку. Пальцы черные, как ночь.
– Бунши, – выдохнул я.
– Твой друг умер.
– Он не умер просто потому, что ты говоришь, что он умер. Или потому, что ты не считаешь, что его стоит спасать.
– Я вовсе не это имела в виду. Следопыт, они вышли на охоту за едой, а мы забрали у них последние припасы. Они не станут есть мальца, у кого сломана шея.
– Все равно я пойду.
– Даже если это означает твою смерть?
– Тебе-то что до того?
– Ты все еще человек, от кого великая польза. Эти твари наверняка убьют тебя, а какая будет польза от двух мертвых тел?
– Я пойду.
– Знаю. Но если уж тебе приспичило, по крайней мере, не будь видим.
– Ты нашлешь скрывающее заклятье?
– Разве я ведьма?
Я обернулся, подумав, что она ушла, пока влага не просочилась между пальцев моих ног. Луна подтягивала озеро на берег, я уверен. Потом вода поднялась мне до лодыжек, но обратно в озеро не утекла. Озерной воды не было вовсе, просто что-то черное, прохладное и сырое ползло вверх по моим ногам. Меня охватил страх, но всего на миг, и я дал ей укрыть себя. Бунши натянула свою кожу мне на икры до колен, вокруг и выше, укрыла мои бедра и живот, не пропуская ни кусочка моей кожи. По правде, мне это совсем не нравилось.
Она была холодна, холоднее озера, и все ж, глядя вниз, я хотел оказаться в озере, только чтобы увидеть себя подобием ее. Она дотянулась до моего горла и сдавила его так туго, что я шлепнул ее.
– Перестань пытаться убить меня, – сказал.
Она ослабила хватку, укрыла мои губы, лицо, потом голову.
– Зогбану в темноте видят плохо. Зато они запах чуют, слышат и чувствуют твое тепло.
Я думал, она будет мне поводырем, но она словно застыла. Далеко идти не пришлось.
Костер уже бушевал в небе. Один зогбану схватил Биби за голову и поднял его. В воздухе он держал половину Биби, грудь у того уже была вспорота, чтобы кишки удалить, ребра торчали, как у коровы, забитой ради праздника. Его насадили на вертел, и пламя ринулось ему навстречу.
Я погнал себя обратно в настоящее – и меня вырвало. Я встал на ноги. Рвало меня не со сна, виной тому был плот. И что за плот? Громадный курган из костей, земли и травы, похожий на маленький островок, такой не создать рукам человеческим. Леопард сидел на другой стороне, задрав ноги. Он глянул на меня, я глянул на него. Ни он, ни я не кивнули. Фумели сидел рядом с ним, но на меня он не смотрел. Уцелела всего одна вьючная лошадь, и наш рацион сократился наполовину. Разрисованная девочка сидела на коленях рядом со стоявшей Соголон. Плот-островок проседал немного там, где сидел О́го. Что это за штуковина, на чем мы плывем, хотел спросить я его, но понял, что ответ пришлось бы слушать до ночи. Соголон, стоявшая так, будто видела земли, нам незримые, без сомнения, управляла этой штукой при помощи волшебства. Разрисованная девочка смотрела на меня, кутаясь в кусок кожи.
– Ты тоже зверь, как и он? – спросила она, указывая на Леопарда.
– Ты про это? – Я показал на свой глаз. – Это от собаки, а не от кошки. И я не животное, я мужчина.
– Что такое мужчина и что такое женщина? – спросила девочка.
– Bingoyi yi kase nan, – хмыкнул я.
– Она мне это три раза ночью повторяла, даже во сне, – сказала девочка, тыча пальцем в Соголон.
– Дева – это животное, за каким охотятся, – сказал я.
– Я славное подношение…
– А то как же!
Все затихли настолько, что я слышал, как плещет вода под плотом. О́го обернулся. И начал:
– Что сказать, вопрос простой и ответ на него прост, разве что, когда…
– Уныл-О́го, не сейчас, – взмолился я. И повернулся к девочке: – Имя твое? Как зовут тебя?
– Высшие зовут меня Венин. Всех избранных зовут Венин. И он Венин, и она Венин. Великие матери и отцы еще до моего рождения назначили меня в жертву зогбану. С самого рождения и по сей день я жила в молитве, я и сейчас в молитве.
– Зогбану любят север Темноземья. Почему они на юге, да еще и по другую сторону Красного озера? Они не кочевники.
– Я избранная в жертву рогатым богам. Так было с моей матерью и матерью моей матери.
– Мать и мать матери… Как же ты здесь-то оказалась? Кто-нибудь напомнит мне, зачем мы взяли эту? – сказал я.
– Может, хватит задавать вопросы, когда ответ тебе известен? – выговорил Леопард.
– Да ну? Что б я без мудрого Леопарда делал! Так каков ответ, что мне уже известен?
– Они бы уже обгладывали косточки девочки и мальчишки. Они нас поджидали.
– Твой Барышник сказал им, что мы пожалуем, – бросил я Леопарду.
– Он не мой Барышник, – отозвался тот.
– Вы оба глупцы. Зачем посылать нас с заданием, а потом не дать нам его выполнить? – вмешалась Соголон.
– Он передумал.
Она нахмурилась. Не говорить же мне было, мол, Соголон, сказанное тобой – правда? Леопард кивнул.
– Ничто не указывает на предательство Барышника, – сказала она.
– А то! Зогбану просто за переменчивыми ветрами потянулись. Может, это был кто-то, кто сейчас на плоту. Или не на плоту.
