– Через два дня мы на лошадях отправляемся в Конгор. Придете, не придете – мне без разницы. Ты ей нужен.
Она указала на Бунши, но я по-прежнему глядел мимо нее. Даже не слышал, что она дальше говорила из-за потянувшегося с лестницы запаха. Запах этот я еще раньше чуял, думая, что это Бунши, но с ней мы никогда не встречались, и она была права: она не пахла, как омолузу.
Запах приближался, кто-то нес его, и я знал: ненавижу его так, как уже много лет ничего не ненавидел, больше, чем ненавидел тех, кого знал когда-то, но все равно убивал. Он поднимался по ступеням, ближе подходил, я слышал шуршанье его ног, и с каждым его шагом ярость моя разгоралась все больше.
– Ты опоздал. Все уже…
Слова ее обрубил топорик, какой запустил прямо перед ее лицом в основание двери.
– Срам божий! Ты едва в меня не попал, дружище, – произнес он, появляясь в дверном проеме.
– Промахнуться я не старался, – заверил я и метнул второй топорик прямо ему в лицо. Он увернулся, но ухо ему задело.
– Следопыт, это уже…
Я с разбегу прыгнул на него, мы вывалились обратно на лестницу и покатились вниз по ступеням. Руки мои лежали у него на шее, и я сдавливал их, пока шея не сломается или дыхание его не замрет.
Катимся вниз по ступеням, хрустят кости, его, мои, ступени, отлетевшее крошево. Я, теряющий опору, он, теряющий голос, катимся, катимся и плюхаемся на пол внизу, встряска от падения, и он, пинающий меня в грудь. Я падаю навзничь, и он на мне, я его сбрасываю и выхватываю нож, но он выбивает его из моей руки и бьет меня в живот, потом в лицо, потом в щеку, потом в грудь, но я перехватил его руку, отвел кулак, ткнул его под подбородок и еще раз – в левый глаз. Леопард сбежал вниз леопардом, может, обратиться успел, я не видел, я с этого супостата глаз не сводил. Он бегал, прыгал, лягался, я увернулся, локтем маханул и заехал ему прямо в морду, он и свалился, треснувшись оземь башкой. Я запрыгнул на него, хлестанул по левой щеке, потом по правой, потом по левой, а он дважды двинул мне под ребра, и я с него свалился, но выкатился из-под занесенного им ножа, и он ударил в пол. Пинком я отбил его пинок и опять пинком отбил пинок и поднялся, пока он поднимался, и Леопард мог бы и получше придумать, чем оттаскивать меня от него или останавливать: заглядевшись на Леопарда, я пропустил момент, когда супостат зашел мне за спину, замахнулся над затылком и ударил, стало мокро, я упал на колени, а он опять взмахнул рукой и еще раз вдарил, а я подсек его ноги, и он упал. Я опять навалился на него и отвел руку, чтобы врезать хорошенько по его окровавленному лицу, похожему на какой-то лопнувший сочный темный плод, когда в горло мое ткнулось лезвие.
– Я тебе башку отрежу и скормлю ее воронам, – произнесла Нсака Не Вампи.
– Я по всей тебе его запах чуял.
– Убери руки с его горла.
– Сейчас, – сказал я.
– Не…
Стрела пронзила ей волосы, прихватив с собой прядку-другую. Леопардов малый стоял внизу на полу в готовности: еще одна стрела лежала на тугой тетиве. Нсака Не Вампи подняла руки. Резкий порыв синего ветра ударил в пол и мигом разметал нас друг от друга. Мы с Леопардом крепко в стену врезались, а Нсака Не Вампи укатилась прочь.
Найка смеялся наверху, стараясь в себя прийти. Он плюнул в ветер, и тот громче завыл, припечатывая меня к стене. Его голос покрыл все, старухин голос. Заклинанье пропало с пола. Ветер стих так же быстро, как и возник, и мы стояли, разделенные один от другого, по разные стороны комнаты. Бунши спустилась по ступеням, но старуха осталась наверху.
– Это этих ты хотела, чтоб ребенка отыскали? – спросила она.
– Вы оба знаете друг друга, – сказала Бунши.
– Полюбовница черная, ты не слыхала? Мы старые друзья. Больше чем полюбовники, раз уж я с ним шесть лун постель делила. А все ж ничего не случилось, эй, Следопыт? Я говорила тебе когда, что была разочарована?
– Это что за мужик? – спросил меня Леопард.
– Зато он столько мне про тебя рассказал, Леопард. Обо мне он тебе и словом не обмолвился? Этот сын прокаженной шакальей сучки – ничто, но кое-кто кличет его Найка. Я поклялся всякому засратому богу, какой станет слушать меня, что, когда увижу тебя еще раз, если такой день настанет, то убью, – сказал я.
– День этот не сегодня, – произнесла Нсака Не Вампи. В руках она держала два кинжала.
– Надеюсь, ради твоего же блага, что, когда он имеет тебя, ты заставляешь его вытаскивать. Даже семя его ядовито, – предостерег я.
– По-моему, наше воссоединение проходит не слишком хорошо. У тебя на челе гром торчит, – балаболил Найка.
– Следопыт, давай…
– Давай – что, котяра?
– Что бы такое ты ни искал, сегодня не тот день, когда ты это найдешь, – ответил он.
Я был в такой ярости, что только то и чувствовал, что жар, только то и видел, что все красное.
– Ты такого за золото не делал. Даже за серебро, – кипел я.
– Все такой же глупец. Есть задачки, какие сами по себе награда. Ничего значит ничего, и никто не любит никого – разве не так любил ты повторять? И все ж ты со всеми своими чувствами, а веришь этому превыше всего, даже нюха своего. Глупец в любви, глупец в ненависти. Все так же считаешь, что я делал это за деньги?
– Уходи сейчас же, не то, клянусь, мне плевать, кого убить, чтоб до тебя добраться.
– Нет, это ты уходи, – сказала старуха. – А ты останься, Леопард.
– Куда он, туда и я.
– Тогда оба проваливайте! – прикрикнула старуха.
Нсака Не Вампи повела Найку наверх, все это время не сводя с меня взгляда.
– Убирайся! – рыкнула Бунши.
– А я и не думал забираться, – хмыкнул я.
Глубокой ночью я проснулся, когда в комнате было еще темно. Мне казалось, что я восстаю от неспокойного спанья, но она уже вошла в мой сон, чтоб пробудить меня.
– Ты знал, что пойдешь за мной, – сказала.
Густота ее осела на подоконнике, вздулась холмом, потом вытянулась до самого потолка, потом вновь обернулась женщиной. Бунши стояла у окна, отражаясь в стекле.
– Значит, ты божество, – сказал я.
– Расскажи мне, почему ты желаешь его смерти.
– А ты исполнишь мое желание?
Она уставилась на меня.
– Я не желаю его смерти, – сказал я.
– Ой ли?
– Я желаю его убить.
Вот сказание о том, что произошло между мной и Найкой.
Найка был похож на человека, что вернулся оттуда, через что мне только предстояло пройти. Прошло два года, как я виделся с Леопардом, и жил я нигде, брался за любую работу, какую находил, даже за поиск собачек для глупых детишек, что полагали, что им можно содержать собак, и ревмя ревели, когда я приносил тельце только что закопанного животного отцу, что и убил его. Сознаюсь, крыша над головой была единственной причиной, по какой я залезал в постель к женщинам, поскольку им приятнее было оставаться на ночь со мной, чем с мужиками, особенно когда я занимался поиском их мужей.
