– Я находила девочек, кого моя судьба ждала, и спасала их от мужиков, кто толкал их на это. Потом я забирала их на Манту. Вот у них я в долгу. Найке же я всегда говорила, что ничего ему не должна.
– Почему ты не убил ее? – спросил Леопард, когда я вышел на улицу.
– Кого?
– Мать Найки. Почему?
– Вместо того чтобы убивать ее, я рассказал ей про его смерть. Не спеша. Во всех подробностях, вплоть до того, какие звуки издавались, когда ему в три удара шею оттяпали. «Оставьте меня – вы оба», – сказала она.
На обратном пути к дому старого лорда Леопард заметил:
– Глаза твои все так же не ведают, когда губы твои лгут.
– Что?
– Да только что. Все это представление про мать Найки. Ты совсем не поэтому ее не убил.
– В самом деле, Леопард, расскажи-ка мне.
– Она была матерью.
– И!
– Ты все еще сочувствуешь таким.
– Такая и у меня была.
– Нет, у тебя не было.
– Ты теперь лучше меня знаешь?
– Ты сам только что сказал: была.
– Ты зачем меня туда привел?
– Нсака Не Вампи просила Сестру короля. Следопыт, по-моему, она полагалась на твою жалость.
– Она ее не просила.
– А ты думал, попросит?
– Она хочет, чтобы плод в одно время и на ветке висел, и у нее во рту сладостью исходил.
– Умей прощать, Следопыт.
– Мне все равно. Мне безразличны Нсака Не Вампи эта Королева, и, сколько бы лун ни прошло, мне безразличен этот малец.
– Етить всех богов, Следопыт, что ж тебя заботит?
– Когда мы отправимся в Гангатом?
– Отправимся обязательно.
– Наши дети к тебе имеют такое же отношение, как и ко мне. Как ты можешь допускать, чтоб они сидели там?
– Наши дети? А-а, стало быть, ты считаешь, что можешь судить меня? До того как Сестра короля рассказала тебе про белых ученых, когда ты видел их в последний раз? Словом перемолвился? Хотя бы думал о них?
– Думаю я о них больше, чем тебе известно.
– В последний раз, когда мы разговаривали, ты не говорил ничего подобного. Впрочем, что хорошего в твоем думании? Твое думание ни одного ребенка не приближает.
– Так что ж теперь?
Мы повернули на ту же дорогу, что и прежде, пошли по улицам. Двое на конях, похожие на стражников, проезжали мимо. Мы бросились в дверной проем. Старуха в дверях глянула на меня и насупилась, будто бы я был именно тем, кого она и ждала. Леопард по виду меньше всего напоминал леопарда, даже усы пропали. Кивком он дал знать, что мы можем идти.
– Завтра ночью мы возьмем этого мальца раз и навсегда. Послезавтра мы отправляется в речные земли и забираем наших детей. Еще через день… кто, етить всех богов, знает? – говорил Леопард.
– Я этих белых учеников видел, Леопард. Видел, как они работают. Им плевать на боль других. Это даже не злоба: они попросту слепы к ней. Они просто пресыщены самомнением от своего нечестивого умения. Не от того, в чем смысл его, а от того, насколько новым оно покажется. Я видел их в Долинго.
– У Сестры короля все еще есть солдаты, все еще есть люди, кто верит в ее дело. Дадим ей помочь нам.
Я встал как вкопанный.
– Мы забыли кое-кого. Аеси. Его люди, должно быть, следили за нами на пути в Конгор. Двери – он знает о них, даже если ими и не пользуется.
– Разумеется, дверь. Я ничего не помню.
– Двери. Десять и еще девять дверей, и кровососы пользовались ими не год и не два. Потому и запах мальца в один миг мог быть прямо рядом со мной, а уже в следующий – за полгода пути.
– Он, Аеси этот, за тобой в эту дверь прошел?
– Я только что сказал – нет.
– Почему?
– Не знаю.
– Значит, этот гиенин сучий сын либо охотился за вами в Миту или Долинго, либо, может, дурашка со своим войском нашел, что искал, такого и боги не высрали бы в Мверу. Никого от Короля в Конгоре нет, Следопыт, ни королевского каравана, ни батальона. Городской глашатай возгласил, что Король отбывает в день, когда мы приехали.
– Ты простил малого? – спросил я.
– В нашем разговоре погода меняется резко.
– Ты хочешь, чтоб я вернулся к тому, как белые ученики режут и сшивают наших детей?
– Нет.
– Так Фумели с нами нет?
– Разве ж он посмел бы пойти куда-то еще? – Он засмеялся.
– Нам надо было другой дорогой пойти, – сказал я.
– Ты недоверчив, как Бунши.
– На Бунши я ни в чем не похож.
– Не будем о ней. Мне хочется узнать, что было в Долинго. И об этом префекте, что пленил твой взор.
– Ты хочешь знать, есть ли у меня с этим префектом отношения?
– «Отношения»? Ты только глянь на себя и на то, как ты выражаешься. Этот малый из тебя всю грубость выколотил. Великолепнейший трахаль… или он что-то большее?
– Такой разговор тебе удовольствие доставляет, Леопард, а не мне.
– Етить всех богов, Следопыт! «Такой разговор тебе удовольствие доставляет». Тебе он очень нравился, когда я рассказывал, как мужики путешествуют мне в задницу и обратно. Я все тебе рассказал, а ты мне не рассказал ничего. Префект этот, мне лучше приглядеть за ним. Он занял какое-то место в тебе. Ты и не замечал даже, пока я этого не сказал.
– Хватит болтать об этом, не то я уйду.
– Теперь нам всего одного не хватает: бабы для О́го, какую не разорвет от одного взгляда на его…
– Леопард, смотри, а то уйду.
– Это не мешало тебе думать о детях? Говори правду.
– Все, я ухожу.
– Не вини себя.
– Теперь ты меня обвиняешь.
– Нет, признаюсь. У меня те же чувства. Вспомни, они были моими детьми еще до того, как хотя бы запах учуяли твоего прихода. Я защищал их от буша еще до того, как ты хотя бы узнал, что ты – ку. Хочу тебе еще одно показать.
– Етить всех богов живые и мертвые – что?
– Мальца.
Леопард повел меня почти к концу квартала Галлинкобе-Матьюбе, где число домов и постоялых дворов заметно поубавилось. Мимо рабских лачуг и жилищ свободных людей, туда, где люди занимались разного рода ремеслами. Никто не забредал в ту часть улицы, кроме жаждущих послать что-нибудь в могилу тайн или купить что-то, что можно купить только в Малангике. «Я чую запах колдовства на этой улице», – сказал я Леопарду. Мы вышли на улицу, наполовину затопленную водой. Стояли тут большие дома дворян, кого наводнения потеснили на север, в квартал Таробе. Большинство этих домов были давно разграблены или рухнули в болотистую грязь. Но один дом все еще стоял: на треть под водой, со сломанными башенками на крыше, с выбитыми черными окнами, с обваливающимися боковыми стенами, в окружении погибших деревьев. Двери на фронтоне не было: так и казалось, что это приглашение к набегу, пока Леопард не пояснил, что это как раз то, что нужно. Любой нищий, до того дурной, что стал бы искать убежища в доме с дырой в дверном проеме, пропал бы, не оставив ни слуху ни духу. Мы стояли за какими-то мертвыми деревьями в ста шагах от дома. В одном из темных окон на мгновение вспыхнул голубой свет.
