– Жалость ему без пользы.
– Не к нему, он мне противен. Жалею я себя. Теперь, когда он мертв, я не смогу его убить.
– Он не мертв!
– Он мертв по всему, что делает мертвого мертвым. Молния в нем – вот и все, что избавляет его от вони.
– По-твоему, ты можешь рассказать мне, каково ему.
– Само собой. Была женщина. Та, за какой все вы следовали в своей великолепной коляске? Расскажи-ка нам, женщина. Не она ли завела всех вас в ловушку? Тут одна странность есть. Насколько я наслышан, Ипундулу обращает в основном детей и женщин, так почему же он Найку обратил вместо того, чтоб убить?
– Он обращал солдат и стражников, – сказала охотница.
– А Найка не то и не другое.
Нсака Не Вампи села возле двери. Меня злило, что она думала, будто я останусь и стану слушать ее рассказ.
– Да, как легко это представляется. Как мы ехали, какими гордыми были, когда оставили позади себя тебя и глупцов, что были с тобой. Что за глупцы, в особенности та старуха. Ехать в Конгор – зачем? Зачем, когда его молниевые рабы бегут на север? Я радовалась, когда мы уехали, радовалась, что увезла его от тебя.
– Это то, чем он стал? Молниевым рабом? Ты зачем сюда привел меня, Леопард?
Леопард смотрел на меня, смущенный, и ничего не говорил.
– Вот вам правда, – сказал я. – Я годами думал об этом. Годами. О его погибели. Ненавидел его так сильно, что убить был готов всякого, кто погубил бы его раньше меня. Ныне у меня нет ничего.
– Он говорил, что ты завел его в стаю гиен, но он сбежал.
– Он много чего наговорил, этот Найка. Что он рассказывал про мой глаз? Что я вырвал его у дохлой собаки и запихнул себе в лицо? Бедняга Найка, мог бы гриотом быть, только с историей мухлевал бы.
– Как же ты его ненавидишь!
– Ненавижу? Такое чувство у меня было, когда я найти его не мог. Я охотился за его сестрой и матерью. Убил бы их обеих. Обеих их разыскал. Ты меня слышишь, Найка? Я разыскал их. С матерью даже поговорил. Мне бы убить их, но я не убил, ты знаешь почему? Не потому, что мать рассказала мне обо всем, в чем упустила его.
– Я все сделаю, чтобы вернуть его обратно, – сказала Нсака Не Вампи.
– Ведьма Ипундулу мертва. Возврата нет.
– А что, если мы его убьем, Ипундулу? Ты сказал, что он ранен и ослаб. Если мы убьем его, Найка вернется ко мне.
– Никто никогда не убивал ни одного Ипундулу, как же, разрази нас гром тысячу раз, хоть одна душа узнает?
– Что, если мы его убьем?
– Что, если мне все равно? Что, если я сна не лишусь из-за смерти твоего мужика? Что, если чувствую я глубокую печаль, такую глубокую печаль, что сам не прибил его? Что, если тысячу раз насрать на это твое «мы»?
– Следопыт.
– Нет, Леопард.
– Это для тебя вроде приятной щекотки. Радость доставляет.
– Что доставляет мне радость?
– Видеть, как низко он пал.
– Ты так думаешь, не скажешь, что нет? Его я презираю, и даже глухой бог слышит, что нет у меня любви к тебе. Только – нет, это для меня не вроде приятной щекотки. Как я и сказал, мне отвратительно это. Он даже не стоит моего топора.
– Я обязательно верну его обратно.
– Так возвращай его обратно, чтоб я смог убить действительно мужчину, а не вот это, что тут перед нами.
– Следопыт, она идет с нами. Она пойдет за птицей-молнией, когда мы возьмем ребенка, – упорствовал Леопард.
– Леопард, тебе известно, кто такой птица-молния. Еще один, кто странствует с мальцом. Мы убили его брата. Мы с тобой. Помнишь того пожирателя плоти в буше, в заколдованном лесу, когда мы жили у Сангомы, ты помнишь? Того, кто меня подвесил на то дерево со всеми теми телами? Мы тогда еще мальчишками были.
– Босам.
– Асанбосам.
– Помню. Вонючий, гад. И место то вонючее. Брата его мы так и не нашли.
– Никогда и не искали.
– Об заклад побьюсь, он сдохнет от стрелы, как и брат его.
– Мы вчетвером не сумели его убить.
– Может, твои четверо…
– Не гадай о том, чего не знаешь, котяра.
– Вас обоих послушать… Болтаете, словно я пропала отсюда, – подала голос Нсака Не Вампи. – Я пойду с вами за мальцом, и я убью Ипундулу. И я обязательно верну своего Найку. Кем бы он ни был для вас, для меня он совсем другое – вот и все, что я скажу.
– Сколько раз он тебе душу рвал? Четыре? Шесть?
– Я сожалею обо всем, что он вам устроил. Только мне он ничего такого не устраивал.
– Это ты уже говорила. Только тем, чем он сейчас для тебя стал, он когда-то и для меня был. – Она смотрела на меня, а я на нее смотрел. Оба понимая друг друга.
– Если после всего этого он все же будет нужен тебе, если мы будем нужны тебе, мы будем ждать, – выговорила она.
Потом мы услышали глухой удар: Найка опять в стену ударился, – и Нсака Не Вампи вздохнула.
– Подожди меня на улице, – попросил я Леопарда.
Она закрыла глаза и снова вздохнула, когда он еще раз в стену бахнулся. Я представил себе, сколько же сил ушло у нее на борьбу с Найкой, чтобы так вымотаться.
– Он и меня когда-то заставил предаться любви с ним, – сказал я. – Никто так не старается вызвать в тебе любовь к нему, и никто так не старается отделаться от тебя, когда своего добьется.
– Я женщина сама по себе и сама себе посочувствую.
– Найка никому не нужен. Таким, каким стал.
– Таким он стал из-за меня.
– Значит, долг его оплачен.
– Ты сказал, что он предал тебя. Он был первый мужчина, кто не предал меня.
– Откуда тебе знать?
– Оттуда, что он все еще жив, в отличие от всех других мужчин, меня предавших. Один, было дело, каждую ночь меня будто в аренду сдавал как свою рабыню другим мужикам, чтоб тешились, как им захочется. Мне было десять и еще четыре года. Когда он со своими сыновьями сам меня не насиловал. Однажды ночью они продали меня Найке. Он вложил мне в руку нож и приставил его к своему горлу со словами: делай что пожелаешь этой ночью. Мне казалось, что он на заморском языке говорит. Вот и пошла я к хозяину в комнату и перерезала ему глотку, потом пошла в комнату его сыновей и убила их всех. Какой ужас, судачили горожане, потерять отца и всех своих сводных братьев. Это он всему городу внушил, что он их убил и ночью сбежал.
– Соголон что-то похожее рассказывала.
– Что, по-твоему, делает сестер Манты сестрами?
– Ты была…
– Да.
– Ты не любовь к нему проявляешь. Ты долг возвращаешь.
