– Твоя отравленная задница могла бы целую луну меня смешить.
– Хохочи. Не жалей меня. Нынче только то и не дает мне прибить его, что лук носить будет некому. Следопыт, я должен еще что-то показать тебе, хотя, может, тебе этого видеть и не захочется.
Мы ушли с берега и пошли по незнакомому мне проулку. На улице по-прежнему людей было немного, хотя полдень давно миновал.
– У меня все еще остались вопросы про твою Королеву, – сказал я.
– Мою Королеву? Бунши тайком пронесла ее в город в масляной бадье. И думать не моги, что раз она тут тайно, так и приказы не раздает. Я-то думал, что эта водяная ведьма ни перед кем отчета не держит.
Я встал:
– Я скучал по тебе, Леопард.
Он взял мою руку у запястья. И произнес:
– Много чего тебе пережить довелось.
– Много.
– Мальца разыскивал? – спросил Леопард. – Я – нет. Какое там! Фумели меня совсем себе подчинил. А ему на мальца было вовсе плевать. Мы жили на последнем этаже какого-то брошенного дома в самом Конгоре, когда я разобрался с его дьявольскими нашептываниями. Он всегда был готов засадить мне, стоило мне в смятение впасть. Дело так было. Я говорю: «Боги праведные, где это мы?» А он в ответ: «Не помнишь разве? Ну-ка поимей-ка меня еще разок».
– Да станет это уроком для всех, кого член за собой ведет.
– Или палец другого мужика.
Мы расхохотались довольно громко: люди на нас оглядывались.
– А Сестра короля?
– Что с ней?
– Она рассказала мне, что ты на пути в Конгор – и с недобрыми вестями. Но малец-то тут. Это было всего несколько дней назад, Следопыт.
– Я тебя веду туда, где тебе не понравится. Но мы должны сходить до того, как мальца возьмем.
Я кивнул ему, как бы говоря: я тебе верю. Еще и такое дело: когда все запахи сходятся воедино, даже известные мне, я теряю след, кто какой оставляет, еще легче, чем когда запахи разведены подальше друг от друга. Но на этой узенькой улочке, пока мы шли мимо стоявших порознь домов, пока не пришли к одному, с окнами на конец дороги, один запах затмевал все остальные.
Кат.
Я потянулся к своему топорику, но Леопард тронул меня за руку и покачал головой. Он постучал в дверь три раза. Кто-то отомкнул пять запоров. Дверь отворялась медленно, будто пришедшие внушали дереву подозрение. Мы зашли в дом раньше, чем я увидел ее. Нсака Не Вампи. Увидев меня, она кивнула. Я стоял в ожидании сметливого ее замечания, но на лице охотницы отсутствовало всякое выражение, кроме усталости. Волосы спутанные и грязные, длинное черное платье измазано грязью и пеплом, губы пересохли и потрескались. По виду судя, Нсака Не Вампи давно не ела и не обращала на это внимания. Она пошла по коридору, и мы – следом.
– Идем нынче ночью? – спросила она.
– Через ночь, – ответил Леопард.
Она открыла дверь, тут же на стену и на мое лицо метнулся голубой свет. Сначала молния, с треском скакнувшая со всех его пальцев до мозгов и вниз по ногам до самых пальцев, до кончика его члена. Все вокруг него было усыпано собачьими и крысиными костями, кучками нетронутой и гниющей еды, измазано кровью и дерьмом. На нем самом кожа по-прежнему отслаивалась, шелушилась, что стало его приметой.
Найка.
В одном углу кучей были навалены крысы. Он увидел Нсаку Не Вампи и сплюнул. Найка вскочил на ноги и бросился к ней, цепь на его ногах звякала, пока он бежал все расстояние, что цепь позволяла. Остановила она его всего в каком-то пальце от охотницы.
– Я и отсюда чую запах твоей сучьей коу, – выговорил Найка.
– Ешь свою еду. Крысы знают, что ты их всех пожрешь, и больше не покажутся.
– Знаешь, что я есть собираюсь? Я буду себе голень грызть, кожу сдеру, мясо сдеру, кость вырву, пока эти кандалы не спадут, и уж тогда я до тебя доберусь, грудь тебе напрочь разорву, чтоб он почуял тебя и явился за мной, а я скажу: «Хозяин, смотри, что я приготовил тебе». И он вот что сделает. Будет напиваться тобой, а я смотреть буду. А после я напьюсь им.
– У тебя есть когти, как у него? Зубы? Всего-то и есть у тебя ногти грязные – к стыду твоей матери, – сказала она.
– Ногти вцепятся в твое сыпью крытое лицо и выцарапают твои ведьмины глаза. И после я… я… прошу, прошу – избавьте меня от кандалов. Они режутся, от них чесотка, прошу вас всем, что есть в богах, прошу. Сладость моя, прошу. Я ничто. У меня ничего нет… я да, да, да-да-да-да дадада!
Повернувшись к стене у себя за спиной, Найка бегом пустился прямо в угол. Я слышал, как он ударился головой о стену. И упал на землю. Нсака Не Вампи отвела взгляд. Плакала, что ли, хотел бы я знать. Молния вновь прошила его, он затрясся, как в припадке. Мы смотрели, пока это не прошло и он перестал биться головою об пол. Перестал ловить ртом воздух и задышал ровно. Только тогда, все еще лежа на полу, взглянул он на Леопарда и на меня.
– Я тебя знаю. Я твое лицо целовал, – выговорил он.
Я ничего не сказал. Думал, зачем Леопард привел меня сюда. Ему это в голову пришло или ей. Что, увидев его, я избавлюсь от ненависти. Это не вся правда. Ненависть осталась, только прежде ненавидел я его и ради него: это как любить. Теперь же ненависть стала какой-то жалостливой, обращенной к презренному созданию, какое мне по-прежнему хотелось убить – вроде как набрел на почти мертвое животное, пожирающее собственное дерьмо, или насильника женщин, забитого почти до смерти. Я шагнул к нему, и Нсака Не Вампи достала нож. Я остановился.
– Ты не слышишь? Не слышишь зова его? Сладкий голос его, сколько же в нем боли! Как много боли! Агония. О, как он страдает! – верещал Найка.
Нсака Не Вампи, посмотрев на Леопарда, сказала:
– Он это уже много ночей говорит.
– Вампир ранен, – заметил я.
– Следопыт? – вскинулся Леопард.
– Я бросил в него горящий факел, он и загорелся. Пламенем объялся, Найка.
– Ты хотел убить его, да, хотел, только мой владыка, он не умрет. Никому не убить его, вот посмотришь, а он убьет вас, всех вас, даже тебя, женщина, вы все увидите. Он…
Молния опять с треском прошила его.
– Кат единственное, что его успокаивает, – сказала охотница.
– Тебе следовало бы убить его, – бросил я и пошел к выходу.
– Я помню твои губы! – орал Найка мне вослед.
Я почти до двери дошел, когда чья-то рука ухватила меня за запястье и потянула обратно. Нсака Не Вампи, за нею следовал Леопард.
– Никто его не убьет, – зло прорычала она.
– Он уже мертв.
– Нет. Нет. Ты все врешь. Врешь, потому как между вами великая ненависть.
– Между нами нет ненависти. Есть только моя ненависть к нему. Только сейчас у меня даже ненависти нет, одна печаль.
