– Стражи их за нами не пошли.
– Эта Королева в мужчинах большой опасности не видит. Либо они обрежут эту штуку до того, как мы на другую сторону доберемся. И мы нырнем навстречу своей смерти.
– Ничто из этого не вызовет у меня улыбки, Следопыт. Может, засадив нас сюда вдвоем одних, они рассчитывают, что мы заговорим, а они, может, отыскали какой-нибудь вид волшбы для подслушивания.
– Долингонцы идут впереди нынешнего века, но так далеко не заходил никто.
– Может, нам стоит изобразить, будто мы сношаемся, как буйные акулы, чтоб им было что послушать. А ну, разом пробей меня своим сокрушающим тараном! Дыра моя, ты бездною стала теперь!
– Это от кого ты научился сношаться по-акульи?
– От Бога, он знает. Первую зверюгу назвал, что на ум пришла. Божьи слова, Следопыт, ты вообще никогда не улыбаешься?
– А чему тут улыбаться?
– Веселости моей компании – для начала. Великолепию этого места. Говорю тебе: сюда боги приходят возлечь.
– Мне казалось, ты всего в одного бога веришь.
– Это не означает, что я других не вижу. Чем известны эти земли?
– Золото, серебро, стеклянный камень, обожаемый в дальних странах. По-моему, цитадель потому в высоте, что они всю землю порушили.
– Думаешь, эти громадные дерева живые?
– Думаю, что тут все живое, чем бы их жизнь ни держалась.
– Что ты имеешь в виду?
– Где тут рабы? И на что они похожи?
– Толковый вопрос. Я…
Крики долетели до нас еще раньше, чем с нами поравнялся вагон, на этот раз так близко, что мы почувствовали запах спиртного и дыма, до того близко, что дробь барабанов отдавалась в ушах и в груди, тогда как кто-то рвал струны коры и лютни так, что того и гляди лопнут. Вагон катил мимо, а мы, стоя рядом, смотрели друг на друга. Дробь выбивал не только барабан, но и ноги мужчин и женщин, те прыгали и топотали, словно ку и гангатомы в соительном танце. Один мужик с лицом, раскрашенным красным и блестящим, держал передо ртом факел и, как дракон, изрыгал пламя, пламя, которое ударило прямо между нами. Я даже в сторону отпрыгнул, Мосси стоял спокойно. Вагон, не остановившись, продолжил свой путь, пока барабанная дробь не стала ощущаться памятью ритма. Мы направлялись к ответвлению в стороне от дворца. Третьему.
– В этом вагоне чья-то кровь, кого-то молодого, – сказал я.
– Местные мужчины и женщины, похоже, весьма буйные. Может, убили ребенка для забавы.
– Что значит буйные? Слышал я прежде о таких, как ты.
– Таких, как я?
– Люди с одним печальным богом. Вы действуете, как старухи, забывшие, что они были молодками. Твой один бог, он считает удовольствие чем-то низменным.
– Мы можем поговорить о чем-нибудь другом? Мы уже почти на другой стороне. Следопыт, каков наш план?
– Не я объявил саму себя нашей повелительницей.
– Хотел бы я от нее узнать, так ее и спросил бы. Скажи-ка мне вот что. План есть?
– Мне ни о чем таком не известно.
– Это безумие. Значит, план, как я понимаю, таков: мы ждем, пока ты унюхаешь этого чудесного мальца вблизи, а когда кровососы или что бы они из себя ни представляли… Мы что предпринимаем? Сражаемся? Хватаем мальца? Веретеном, как танцоры, крутимся? Мы всего лишь ждем? Разве нет в этом никакой прелести?
– Ты спрашиваешь меня о вещах, каких я не понимаю.
– Как нам спасти этого ребенка от любого зла, стерегущего его? И если мы и вправду спасем его, что потом?
– Может, нам сейчас надо план составить, – сказал я.
– Может, тебе надо уйти, доказав, что ты Соголон не по зубам.
– Правду?
– Было бы предпочтительно, если тебе такое под силу.
– Никогда не было никакого плана, кроме как сразиться с кем бы то ни было, у кого ребенок, и вернуть его обратно. Убивать, если понадобится. Только никакой хитрости, никакой стратегии, никаких уловок, никакого плана в твоем понимании. Но это не полная правда. По-моему, план есть.
– Каков же он?
– Не знаю. Зато Соголон знает.
– Тогда зачем ей мы? Особенно раз уж она действует, будто ей мы и не нужны.
Я оглянулся. За нами следили, нас подслушивали или читали по нашим губам.
– Давай за мной, где потемнее, – предложил я, и Мосси ступил со мною в тень. – Думаю, у Соголон есть план.
– Я этого не знаю, О́го не знает и никто другой, что прежде странствовал с нами. Только и это – тоже план.
– Ты про что?
– Для нас нет никакого плана, потому как не будет никаких нас. Послать нас сражаться с кровососами, может, даже быть убитыми ими, а они с девчушкой тем временем спасают мальца.
– А это не договор, с каким и ты связан?
– Да, только что-то изменилось в Соголон, когда она узнала, что нам придется в Долинго направиться. Не знаю что, только знаю, что мне это не понравится.
– Ты ей не веришь, – сказал Мосси.
– Когда мы уезжали из дома старца, она отправила двух голубей. Голубей Королеве.
– Ты мне веришь? – спросил Мосси.
– Я…
– Сердце твое ищет ответа. Хорошо. – Он улыбнулся, а я постарался не улыбнуться, но придать лицу теплое выражение. – А почему б попросту не приставить ей нож к горлу и не потребовать сознаться?
– Это так-то на востоке женщину приводят к повиновению? Ее не запугаешь, эту Соголон. Ты сам убедился в этом: она просто сдует тебя прочь.
– В чем я убедился, так это в том, что кто-то охотится за ней, – заметил Мосси.
– Кто-то за всеми нами охотится.
– Но ее охотник лишь на нее охоту ведет. И он или она не знает устали.
– Я-то думал, что ты веришь только в одного бога и одного дьявола, – сказал я.
– По-моему, ты уже повторяешься, да еще и чуть ли не с раздражением. Я многое повидал, Следопыт. Ее враги набрали силу. Может, все они – делами праведными. Другая сторона.
Вагон стукнулся обо что-то и встряхнулся. От этого префекта бросило прямо на меня, и я поймал его, когда он головой ударился мне в грудь. Схватившись за мое плечо, Мосси поднялся. Хотелось сказать ему что-нибудь про его благовоние. Или про дыхание на моем лице. Он выпрямился, но вагон опять качнуло, и он ухватился за мою руку.
На площадке нас встретили пять стражей и известили: вы высадились в Мунгунга, второе древо. Повели нас по крутому каменному мосту с бойницами по обеим сторонам дороги сначала в мою комнату, где меня и оставили, а потом, полагаю, в комнату Мосси. Моя выглядела так, словно сама свисала с громадного древа и была подвешена на тросе. Не знаю, куда отвели префекта. А эта была очередная комната с кроватью, к чему я уже начинал привыкать, хотя зачем кому-то нужно мягкое ложе, понять так и не смог. Чем больше твоя постель напоминает облака, тем меньше окажешься ты настороже, если беда поднимет тебя со сна. Только великая это придумка – спать в постели. Имелась вода для мытья и кувшин молока для питья. Я подошел к двери, и та открылась без моего касания. От такого я встал и оглянулся – дважды.
