– Нет, нет, нет, нет, нет и нет. Те немногие, кого я покинул, сюда прибыли. И к чему мне возвращаться? К комнате, в оплате какой за мной долг? К городу, где меня так часто таскали за волосья, что я состриг их? Собратьев по комендантскому Войску я убил. К собратьям, что ныне хотят убить меня?
– И в Долинго скакать дальше не к чему.
– Есть приключение. Есть этот малец, кого ты ищешь. Есть еще на что употребить мой искусный меч. А еще есть твоя спина, за какой явно глаз да глаз нужен, поскольку никому другому это и в голову не придет.
Смех мой был недолог.
– Когда я был молод, мать моя говорила, что мы спим потому, что стыдливая луна не любит, когда ее разглядывают раздетой, – сказал я.
– Глаза не закрывай.
– Они не закрыты. Это твои сейчас закрыты.
– Только я никогда не сплю.
– Никогда?
– Чуток, иногда вообще нет. Ночь приходит и уходит, как вспышка, я, может, и прикорну когда на два оборота песочных часов. Поскольку я никогда не чувствую усталости утром, то считаю, что вполне высыпаюсь.
– Что ты видишь ночью?
– Звезды. В наших краях ночь – это когда люди чинят зло врагам, кого днем они зовут друзьями. Как раз когда поиграть приходят ширы и джинны, люди и умышляют козни с заговорами. Дети растут в страхе перед ночью, потому как думают, что чудища придут. Вокруг этого столько всего наворочено: про ночь и темноту и даже про черный цвет, который тут и не цвет вовсе. Тут. Тут у зла нет неуверенности в том, чтобы нанести удар в самый полдень. Зато это оставляет ночь по виду прекрасной и по чувству прохладной.
– Почти стихи.
– Я поэт среди префектов.
Я думал, что бы такое сказать про ветер, тревожащий рябью речную гладь.
– Малец этот, его как зовут? – прошептал Мосси.
– Не знаю. Не думаю, чтоб кто-то побеспокоился имя ему дать. Он – Малец. Для многих драгоценный.
– И все ж никто не дал ему имени? Даже мать его? У кого он сейчас?
Я поведал ему историю про торговца благовониями и серебром. Он поднялся на локтях:
– Не эти омолузу?
– Нет. Они не по следу крови мальца шли. Тут другие были. Жизнь высосали из торговца, двух его жен и трех сыновей. Так же, как из Фумангуру. Ты видел тела. Кто б они ни были, но если они тебя живым оставляют, то тебе хуже, чем мертвому. Сам не верил этому, пока не увидел женщину, похожую на зомби, в какой молния билась в жилах вместо крови. Я в Конгор приехал, чтоб запах мальца найти.
– Понимаю, зачем я тебе понадобился.
Я знал, что он лыбится, хотя и не видел этого.
– У тебя один только нос, чтоб нюхать, и есть, – сказал он. – У меня целая голова имеется. Тебе надо найти этого мальца. Я найду его за четверть луны, раньше, чем его отыщет человек с крыльями.
– Семь ночей? Ты говоришь, как человек, кого я когда-то знал. Ты хотя бы думал, что нам делать, когда мы найдем его?
– Погоня, Следопыт. Пленение я другим оставляю.
Он растянулся на траве, а я смотрел на пальцы ног. Потом взглянул на луну. Потом перевел взгляд на облака, белые и сияющие поверху, серебристые посредине и черные снизу, будто дождем беременные. Попробовал сообразить, почему никогда не думал об этом мальчишке, ни о том, как он мог бы выглядеть, голос у него какой, а ведь из-за него-то мы тут и оказались. Хочу сказать, я думал о нем, когда доискивался до всего, что произошло, только меня больше занимали Фумангуру и враки Белекуна Большого, а еще то, как обе, и Соголон, и Бунши, игрались со сведениями, занимали все, кто отыскивал мальца, больше, чем сам мальчишка. Я думал о целой комнате женщин, что того и гляди драться начнут за хилого любовника. Даже надобность в мальце у этого самого Аеси искрила во мне как-то ярче, чем сам малец. Хотя я был уверен, что сам Король и был тем, кто желал его смерти. Этот Король Севера, этот Король-Паук о четырех руках и на четырех ногах. Мой Король. Мосси издал какой-то звук, нечто среднее между вздохом и стоном, и я обернулся к нему. Лицо его было обращено ко мне, но глаза закрыты, и лунный свет неспешно скользил по этому лицу.
Еще до первого луча ветерок принес из дальней дали запах животных, и я подумал о Леопарде. Гнев горел во мне, но потом он быстро ушел, оставив грусть и множество слов, какие я мог бы высказать. Смех его эхом скакал по всему утесу. И незачем было скучать по нему. Я годы провел, не видя его, прежде чем мы встретились на том постоялом дворе, но до того я всегда чувствовал, что мы с ним едины душою, и если он когда-нибудь понадобится мне, то явится безо всяких моих просьб. Препротивный Фумели влез в мои мысли и вызвал желание сплюнуть. Все равно я подумывал, где он. Запах его не был для меня неведом: я мог бы, порывшись в памяти, отыскать его, но не делал этого.
Отправились мы до рассвета. Буффало то и дело кивал себе на спину, пока я не взобрался на нее, лег и быстро уснул. Проснулся я оттого, что моя щека терлась о жесткие волосы на груди О́го.
– Буффало устает нести тебя, – сказал Уныл-О́го, его громадная правая рука поддерживала мою спину, а левая подхватывала ноги под коленками.
Впереди скакали Соголон с девочкой и Мосси – один. Солнце почти зашло, расцветив совсем безоблачное небо желтым, оранжевым и серым. Вдали по обеим сторонам высились горы, но земля была ровной и поросла травой. Я не хотел, чтоб меня, словно дитя малое, на ручках носили, но и верхом вместе с Мосси ехать тоже не хотел, а пойди я пешком, так всех задерживал бы. Притворно зевнув, я закрыл глаза. Но тут он забрался мне в нос, и меня передернуло. Малец. Я едва не выскользнул из руки Уныл-О́го, но он подхватил меня и спустил на землю. На юге, но направляется на север, это так же точно, как и то, что мы на севере и направляемся на юг.
– Малец? – спросил Мосси. Я не видел, когда он спешился, и не заметил, что все остановились.
– На юге. Не могу сказать, как далеко. Может, день, может, два дня. Соголон, он на север направляется.
– А мы на юг направляемся. Встретимся в Долинго.
– Вы, похоже, чересчур уверены, – заметил Мосси.
– Теперь я уверена. Десять дней назад была не так уверена, пока не поехала и не сделала свое дело, так же как Следопыт едет и делает свое дело.
– Предлагаю хороший обмен, – обратился я к ней. – Ты рассказываешь мне, как ты своими познаниями дошла, а я тебе расскажу, как дошел – своими.
– Да, малец на «горячо», потом на «холодно». «Горячо» на один день, а потом раз – и «холодно». Никогда не пропадает, нет? Совсем не как у какого-то мальчишки, что слишком далеко убежал, и запах его просто пропал, словно он в речку погрузился, чтоб диких собак со следа сбить. Это не загадка, Следопыт, ты наверняка знаешь почему.
– Нет.
– Дом с человеком, что многим мне обязан, впереди. Мы останавливаемся там. И… дом человека…
