– Простите, господин, я матушке поклялась, что буду пить только воду. Говорят, от вина я рассудок теряю и могу даже на человека с ножом наброситься. Правда, я потом ничего не помню.
– Ну и дура, – вздохнул незадачливый ухажер.
Пока Дари бегала за супом и пирогом, Тами Самый Младший продолжал просвещать Сайнема.
– Даринка правда дура, только не потому, что от вина бесится. Это она нарочно для смеха придумала. А дура она потому, что не по себе дерево валит. Этот в сером, Арнвером его зовут, он из знатных. Из совсем знатных. В прежние времена, говорят, у самого принца Хардинга в друзьях ходил. Ну а как королем Кельдинг стал, Арнвера, понятное дело, из дворца выкинули. Он с тех пор и запил, с тоски по прежним временам. Тут наша красавица совсем пропала, – вздохнул мальчишка, явно снова подражая кому-то. – До того он ей просто нравился, а как загулял, она его жалеть стала.
– А он?
– А ему не до нее – о себе горюет. Вон до сих пор в сером ходит в знак того, что Хардинга не забыл, и опять же гибель старого Кельдинга празднует, будто собственные именины.
Появилась Дари с тремя дымящимися горшочками на подносе. Сайнем вытянул шею и убедился, что Арнверу попала «та самая» ложка. Тами Самый Младший и все прочие, кто был в курсе происходящего, понимающе заулыбались друг другу.
Дари ушла на кухню за пирогом. Арнвер в задумчивости хлебал суп, потом поднял голову и уставился в дальний угол, будто заметил там нечто очень интересное. Почесал в затылке, поковырял ногтем в зубах, потом ткнул пальцем в ту сторону и воскликнул на весь трактир:
– Сивел, старый мошенник! Тебя ли вижу?! А ну иди сюда! Иди, иди, чего прячешься?!
Сивел Сияющий осторожно поднялся из-за своего стола и двинулся к Арнверу. Сайнем с ужасом подумал: «Что, если с приворотным зельем вышла ошибка, и Арнвер сейчас…» Но потом он понял, что ошибся сам: Арнвер вовсе не собирался объясняться в любви к поэту. Совсем наоборот.
– Тебя что, уже выпустили? – поинтересовался юноша в сером у Сивела. – Не рано ли? По мне, так тебе там было самое место.
– Я изменился, – тихо ответил Сивел. – Милосердное Солнце коснулась моего сердца. А в твоем сердце по-прежнему тьма?
– В моем сердце доброе вино, какого тебе, собаке, в жизни не доводилось пробовать, – возразил Арнвер. – А ты, значит, лижешь теперь задницы старым жрецам с острова?
– Я пою во славу Солнца, – так же тихо возразил Сивел.
– Ну так спой для нас! Юнис, подыграй ему. И смотри, чтобы песня была про красоток! А если нет, так Арив мигом тебе пустит сокола в рожу, так что даже твоему Солнцу будет противно смотреть на то, что останется.
– Хорошо, господин, я спою для тебя и буду молить Солнце, чтобы оно не отвращало от тебя свой лик, – ответил Сивел так спокойно, что Сайнем даже зауважал его.
Спутник Арнвера снял со стены лютню, несколько раз провел по струнам и выжидательно посмотрел на Сивела. Тот кивнул и начал читать нараспев:
Собрался юный витязь,
На велик день собрался,
Солнце славить собрался.
Едва полпути проехал,
Навстречу ему страшная ведьма,
Страшная ведьма летавица,
Встала поперек дороги:
«Воротись, юный витязь,
Ни к чему сегодня Солнце славить,
Лучше б ты оставался дома».
Витязь ей хорошо отвечает:
«Прочь с пути моего, ведьма-летавица,
А не то я сейчас спешусь,
С борзого коня слезу
И твою русую косу
Вокруг кулака обмотаю,
А то к коню приторочу,
За хвост привяжу к борзому
И как борону потаскаю».
Осерчала тогда ведьма-летавица,
Распустила русую косу,
На борзого коня напала,
Чтобы выпить черные очи.
И снова, едва дошло до справедливой кары, голос Сивела наполнился силой и зазвенел торжеством:
Рассердился юный витязь,
Ухватил он рукою ведьму,
Ухватил он ее за косу,
За ее русую косу,
К коню ее приторочил,
За хвост привязал к борзому,
Поволок, как борону, к дому.
Дотащил он ее до дому,
Издалека матушку кличет:
«Ну-ка, милая матушка, выйди,
Вот везу я тебе служанку,
Эту злую ведьму-летавицу,
Тебе она будет подмогой,
Отцу переменит одежду,
Братцу кудри она причешет,
Сестре – заплетет косицу».
И крыло ее правое запер,
В пестрый сундук его запер
[9].
Сивел умолк. Молчали и гости. Арнвер провел ладонями по лицу, то ли борясь с хмелем, то ли отгоняя печальные мысли.
– Ничего, петь ты горазд, – сказал он наконец. – Хорошо, что я не велел разукрасить тебе рожу, хоть и ненавижу старых пердунов с острова и их прислужников. Ну ладно, что замолчал? Пой дальше.
– Это все, господин, – смиренно ответил Сивел. – Здесь песня кончается.
– Неправда!
Голос прозвучал со стороны кухни, и все обернулись на звук. В дверях стояла Дари с подносом. Увидев обращенные к ней взоры, она залилась румянцем и уже тише повторила:
– Неправда. Это не вся песня. Там есть и дальше слова.
– Вот как? – Арнвер вскинул брови. – Смотри, какая шустрая! А ты можешь спеть?
Дари потупила глаза, но кивнула.
– Ну так спой! Если хорошо споешь, я тебя награжу! А ты, Солнцев пес, пользуйся случаем, уноси ноги.
Дари побледнела, но потом гордо вскинула голову, будто сама была той ведьмой-летавицей, и, не спуская с Арнвера глаз, заговорила:
И она прожила три года
И родила ему сына.
Позвали они соседей,
Чтоб дать имя ребенку,
И сосед говорит той ведьме,
Он такие слова ей молвил:
«Молодица, летавица-ведьма,
Не спляшешь ли малое хоро,
Ведьмино малое хоро?»
Отвечала ему та ведьма:
«Ай же ты, сосед наш добрый,
Пусть отдаст мне юный витязь,
Правое крыло отдаст мне,
Без него хоро не спляшешь!
«Молодица, летавица-ведьма,
Убежишь ты, нет тебе веры».
Ведьма на то отвечает:
«Ой же ты, юный витязь,
Если так за меня боишься,
Заприте малые двери,
Двери малые и большие,
Тогда и спляшется хоро».
Заперли малые двери,
Двери малые и большие,
Достал он крыло летавицы.
А она заплясала хоро
И через трубу улетела.
Свекровь ее призывает:
«Молодица, летавица-ведьма,
Плачет дитя по качанью,
По качанью да по сосанью».
Отвечает ей летавица:
«Как только дитя заплачет,
Заплачет дитя по сосанью,
Клади ты его под стрехи,
Пошлю я мелкие росы,
Чтоб накормить сыночка.
А ежели дитя заплачет,
Заплачет дитя по качанью,
Клади ты его в люльку,
Повею я тихим ветром
И покачаю сыночка».
Свекровь она обманула.
Когда дитя закричало,
Заплакало по качанью,
Его положила в люльку.
Не тихий ветер повеял,
Влетела в дом летавица,
Схватила она сына
И похвалилась мужу:
«Ой же ты, юный витязь,
Как это ты придумал
В доме держать летавицу,
Чтоб любила тебя ведьма»!
У Сайнема мурашки побежали по спине. Странно, он даже не подумал о Десси, хотя, может статься, песня как раз про таких, как она. Нет, сейчас в мире существовал только голос Дари, только ее отчаянная любовь. Вряд ли у Дари когда-нибудь были крылья, хоть видимые, хоть невидимые, но в ней тоже жила сила, и сейчас, поверив в чары заговоренной ложки, она впервые осмелела настолько, что позволила этой силе показать себя.
