– Ясно, ясно, – отмахнулась Эгери.
Она попыталась уловить какую-то едва забрезжившую мысль, но безуспешно: слишком велики были усталость и досада. Да, наверное, истинные гражданки Луса так и должны себя вести: скорбеть о том, что им не удалось отдать своих сыновей на заклание, в жертву неуемному честолюбию и, прав был Ларис, сребролюбию, а проще говоря, жадности прочих граждан. Почему, ну почему ее ненаглядному Асию не дали пасть героем во имя того, чтобы очередной губернатор мог без страха набивать себе карманы?! Тьфу, мерзость!
Эгери захотелось, вернувшись домой, похлопать Элиану по животу и сказать что-то вроде: «Спи, будущий солдат, береги силы. Они тебе пригодятся, когда в тебя, голого, будут швырять камнями твои славные соотечественники».
* * *
Однако все эти красивые слова разом вылетели из головы, когда, распрощавшись с Инием и поднявшись на свой этаж, Элиана увидела огромные – в пол-лица – потемневшие от боли глаза Элианы и услышала ее уже охрипший от криков голос:
– Эгери, паршивка, где тебя носит?! Давно уже началось!
– Ой, Элиана, голубушка, прости! – Эгери бросилась к сестре. – Я вот тебе лакричных палочек принесла.
Но Элиана только оттолкнула ее, сбросив палочки на пол, оперлась обеими руками на шаткий стол и принялась раскачиваться, стоная сквозь зубы.
– К бабке беги, дура! – выговорила она наконец, переводя дыхание. – Угол улицы Хлебопекарей и переулка Кирпичников, три квартала отсюда в сторону реки, красный дом. Зовут Яри. И вот что еще! – По мере того, как боль уходила, глаза Элианы прояснялись, и Эгери на несколько мгновений увидела ту прежнюю красавицу, звезду двора. – И вот что еще, милая, не в службу, а в дружбу: забеги к портнихе на улицу Плетельщиков Лозы. Зеленый дом с белыми колоннами, ну ты помнишь, наверное. Она должна была дошить синюю юбку и накидку с золотой строчкой, и еще рубашку. А то матушка Исия наверняка захочет нас навестить, не могу же я ее встречать, не принарядившись. Помнишь, как у нас дома, бывало, пели: «Синяя юбка у нее, по каждому шву золотое шитье. Рубашка из шелка у нее, двенадцать девиц справляли шитье». – И тут же снова, изогнувшись дугой, задрав подбородок к потолку с криком: – А, проклятье, опять! Поторапливайся, давай, растяпа, ребенок ждать не станет!
Эгери бросилась вниз по лестнице – только ступеньки заскрипели.
* * *
Иний, по счастью, еще не успел уйти далеко. Эгери догнала его на улице и послала в Дом Стражи – сообщить Исию о надвигающемся событии. Яри, повивальная бабка, также оказалась на месте и тут же начала собираться, обещая, что поспешит к роженице. Идти отсюда до их дома было всего три квартала, так что Эгери больше не переживала за судьбу сестры и со спокойной душой отправилась к портнихе.
Для этого ей снова пришлось подняться на холмы: нужный ей дом стоял хоть и не в самых богатых кварталах, но на пути к ним.
Прежде Эгери бывала здесь лишь один раз, с Элианой и Исием, и поэтому не без труда разыскала нужный дом. Ей пришлось, как и Инию, во все горло кричать на улице, разыскивая провожатого.
Дом, где жила и работала Ирмия, портниха Элианы, оказался вовсе не похож на остров. Он состоял всего из двух этажей и дюжины комнат. Со стороны дом походил на приземистого широкогрудого человека, вытянувшего вперед длинные руки. В «грудной клетке» располагалась лавка – прежде, как рассказывала девушкам сама Ирмия, здесь был огромный, высотой в оба этажа, зал для приема гостей. Теперь на высоте первого этажа настелили новый потолок. Бассейн, украшавший некогда центр зала, заложили кирпичом, а затем покрыли дорогой мозаикой, изображавшей овец и пастушков. Отверстие на плоской, крытой черепицей крыше, откуда в прежние времена выходил дым, оставили, превратив в люк, ведущий на чердак. Стены и новый потолок также украшены лепкой и росписями. Позади лавки располагались жилые комнаты, где обитали хозяйка и ее престарелый слабоумный муж. (Лишь благодаря такому несчастью Ирмия и смогла взять управление лавкой в свои руки и перестроить дом по своему вкусу.) В одноэтажных боковых пристройках, «рукавах» дома, она разместила мастерские, склады и комнаты для рабов.
Когда Эгери вошла в лавку, там стоял дым коромыслом и на бывшую принцессу долго не обращали никакого внимания. Похоже, только что прибыл какой-то важный заказ – дюжие носильщики то и дело втаскивали в мастерскую огромные сундуки, наполненные пряжей и шерстью всех цветов, тюки ткани, ковры. Наконец Ирмия, веселая энергичная толстушка, навела порядок, раздала носильщикам медяки, прогнала рабов и рабынь разбирать товар и, многократно извинившись перед гостьей, предложила ей пройти в соседнюю с лавкой комнату «выпить по стаканчику вина с бисквитами».
– Ты уж извини, благородная госпожа, сегодня день совсем сумасшедший, – пояснила она. В Лусе все со всеми были на «ты», в языке Сюдмарка просто не существовало иной формы обращения. – В гавань еще декаду назад корабли с Южных островов пришли, а из-за этого суда и выборов, ну ты знаешь, наверное… – Эгери кивнула. – В общем, из-за всех этих неурядиц все с ума посходили. Баржи только сейчас вверх по реке пропустили, когда корабль с проклятым изменником ушел. Так что мы уж торопимся что есть сил, чтобы товар принять да пересчитать честь по чести, а то ведь народ такой: только отвернешься – сразу все растащат. Ну ладно, сейчас как раз самое время передохнуть, пока вторую партию не подвезли. Я только схожу, гляну, чем там мои занимаются. Сама знаешь, благородная госпожа, рабская природа такая: все сплошь лентяи и ворье. Кто еще из деревни честным приедет, тех сразу развратят, оглянуться не успеешь. Оно и понятно, у меня в мастерских работать – это не то что в поле, а раб как чувствует, что ему послабление дали, сразу развращается.
Ирмия, продолжая щебетать, провела гостью в маленькую, заполненную живыми и нарисованными цветами комнату, накрыла на стол и упорхнула, а Эгери со вздохом опустилась на низкую скамеечку с алой бархатной подушкой (немыслимая роскошь для дома Исия, где спали, сидели и ели либо на сундуках, либо на грубо сколоченных топчанах), закрыла на секунду глаза, потом отхлебнула вина и жадно набросилась на еду. Только сейчас она сообразила, что день уже клонится к вечеру, а у нее с утра во рту не было маковой росинки. К счастью, поданная Ирмией закуска – сладкие лепешки и варенье из винограда – быстро утолила голод. А вот домашнее вино оказалось коварным: сладким и неожиданно крепким, так что вскоре Эгери с ужасом почувствовала, что захмелела с первого стакана. Она отодвинула графинчик с вином и принялась осматриваться. Самый верный способ прогнать из головы хмель – внимательно присмотреться к окружающим предметам, не позволяя мыслям путаться и ускользать. Таким штучкам обучали ее еще родители, для того чтобы она могла надежно контролировать свою способность к превращениям. И в самом деле, принцесса, захмелевшая на пиру или обернувшаяся волчицей в неподходящий момент, не оказала бы чести своему роду. Но и для сугубо человеческих дел эти уловки подходили.
Итак, Эгери изучала предметы на столе: графинчик синего стекла с ручкой в виде ящерки, глиняные блюдца с цветочным орнаментом, серебряные чарки, украшенные вино градными листьями и ягодами из крохотных гранатов. Закуску Ирмия сервировала на небольшом круглом столике, сделанном из древесины горной туи, привезенной, по всей вероятности, с предгорий Аргилеи. Единственная ножка столика представляла собой искусно вырезанную сидящую пантеру, две распластанных в прыжке пантеры украшали края столешницы, а сама столешница была «пантеровой» окраски: тую на ее родине постоянно трепали ветра, и волокна древесины завивались, образуя округлые пятна. Уже судя по одному этому столу, без труда можно заключить, что Ирмия – портниха модная и дорогая. Разумеется, она совершенно не по карману Исию. К счастью, Ирмия сама предложила шить для Элианы буквально за гроши и для того лишь, чтобы иметь возможность сказать невзначай: «А это платье заказала у нас принцесса из дальних земель!» Она даже безропотно мирилась с немыслимым для Луса покроем платьев, юбок и рубашек Элианы. Ирмия относилась с большой симпатией также и к Эгери, несмотря на то что младшая принцесса ничего у нее не заказывала, предпочитая для экономии шить себе одежду сама. Эгери считала, что ей тут не перед кем красоваться, и старалась одеваться как можно проще: мужа и свекрови у нее не было, а привлекать излишнее внимание молодых людей Луса ей не хотелось. Поэтому она предпочитала простые темные платья и плащи и совсем не носила украшений.
