— Приказы короля не обсуждаются! Покиньте площадь и займитесь своими делами! Элизабет Блэр уже была сожжена на этой площади!
— Не была! Мы знаем, что там была другая! Знаееем! Люди не идиоты!
— Герцог хочет трахать ее! Она его окрутила вот почему!
Я сдавил руки в кулаки, продолжая смотреть как Элизабет отвязывают от столба, набрасывают ей на плечи накидку и уводят под стражей, и я всем телом ощущаю, как меня разламывает на куски я своим разумом больным понимаю, что не могу отступиться от ведьмы этой. И ненависть моя к ней больная, на любовь похожая, то ли любовь похожая на ненависть. Она там горела минуты, а я поджариваюсь каждый день. Нескончаемо.
Да, был соблазн превратить всю эту одержимость в пепел, но это ведь ничего не изменит. Даже если ее не станет я продолжу корчиться в адовых муках, помноженных на боль от ее потери. Вот и послан к черту народ, честь, совесть, память. Все полетело в бездну. Она моя олла, а я на коленях. Проигравший изначально каждую бойню и опустивший голову к ее маленьким ступням. Если бы она знала об этом, то втоптала бы мое лицо в грязь или размозжила об камни своей ненависти ко мне.
* * *
— Вы ведь знаете, что теперь будет.
— Могу предполагать.
— Она начнется рано или поздно.
— Начнется. Я знаю.
Задернул штору и вернулся к столу, осушил кубок и поставил на стол, избегая смотреть Гортрану в лицо.
— Но пока что у нас мир. Усиль охрану замка, отправь в дозор в два раза больше людей. Пусть патрулируют город утром, вечером и ночью. Охрану к мосту и разведку на границу.
— Карл хитер. Он ударит тогда, когда мы не будем ожидать.
— Либо не ударит совсем.
— Я бы на это не рассчитывал.
Гортран стал напротив меня и сложил руки на груди. Он был бледен и под глазами виднелись черные круги. Не спал. Знал, что что-то сегодня произойдет.
— Что ты предлагаешь?
Советник усмехнулся и отвел взгляд. Теперь он смотрел на огонь.
— То, что я предлагал вы не сделали. — резко обернулся ко мне, — если бы она сгорела все проблемы решились бы!
— Какие? Король отрекся бы от рудников? Или забыл бы, что у меня все права наследия трона? Горючая смесь и огонь поблизости, рано или поздно оно бы рвануло.
— Адор бы окреп и люди были бы на вашей стороне!
— Они и так на моей стороне!
— Нет! Люди возмущены, напуганы, настроены против вас.
Я обернулся к советнику и облокотился на стол одной рукой.
— Я хочу, чтобы все, кто говорили, что узнали ее были мертвы.
Гортран побледнел еще сильнее.
— Думаете никто не поймет, что им закрыли рты?
— Не надо много думать. Делай, что я сказал!
— Хотите держать их в страхе, да? Вот ваша стратегия?
Каждое его слово как пощечина или удар под ребра. Настолько сильные, что меня чуть ли не швыряло от каждого из них. Потому что прав, потому что ДА я закрывал рты. Засыпать землей всех, кто мог причинить ей зло. Прямо или косвенно.
— Страх — это прекрасный стимулятор. Страх держит в узде самых борзых и сковывает яйца самым смелым. И не важно какой именно страх. За себя или ближнего. Едва они поймут, что, если слишком много говорить можно остаться без языка или без головы — слухи стихнут.
— Или народ восстанет!
— У меня есть армия — я подавлю восстание!
Говорил и чувствовал отвращение сам к себе. Ради чего? Ради кого? Ради сучки, которая даже ни разу не улыбнулась мне, не посмотрела с одобрением. Ради сучки, которая меня ненавидит и любит другого! Ради нее я убиваю свой народ и развязал войну с Карлом.
* * *
В какой уже раз спускался к ней в подвал, спускался и ощущал, что трясет всего от предвкушения встречи. Отпустил стражника и подошел к клетке, глядя ей в глаза. Мокрая, босая, со спутанными волосами и невозможно прекрасная. Свернуть бы ей за это шею. Встала с соломы и смотрит на меня… в глазах застыли боль и слезы. Я подошел еще ближе, слыша, как бьется собственное сердце.
— Король помиловал тебя.
— Я слышала.
Ответила глухо, но ко мне не идет. Стоит там у стены такая же гордая, неприступная, чужая. Как же низко я пал, если пришел сюда… Зачем? Не знаю. Наверное, просто увидеть ее, убедиться, что живая, что не сгорела.
— Зря! — прохрипела она, — Надо было сжечь!
Щелкнул замком, открывая клетку и шагнул к ней, хватая за руки и сдавливая ледяные запястья горячими ладонями. Вблизи ее глаза такие огромные, кристально-чистые светло-зеленые, как весенняя листва на рассвете. Не зря! Вытащу ее отсюда, спрячу подальше от глаз людских. Не отдам никому. Моя она. Мне обещана и моей ей быть до самой смерти. Возможно моей. Ведь ее убить я не смог и вряд ли смогу.
— А как же твой Миша? Если сдохнешь, то не увидишь его!
И каждое собственное слово полосует по сердцу, будоражит, сводит с ума.
— Кто знает… может именно смерть обручит меня с ним.
Сказала так обреченно и печально, что я задохнулся. Впечатал ее в стену изо всех сил, сдавливая хрупкие плечи, схватил за горло пятерней.
— Значит ты не сдохнешь никогда! Замурую! Закую в цепи! В клетку посажу! Но ты будешь жить! Потому что мне принадлежишь!
— Принадлежу… тебе, — согласно ответила и на глаза слезы навернулись, разозлив меня еще больше, как будто сожалеет о том, что принадлежит, как будто вся ее ненависть стала адской грустью, выматывающей мне нервы.
Не удержался, впился в ее мокрый рот губами. Изголодавшийся, растерзанный казнью этой, ревностью к неизвестному любовнику….
Выдыхая ей в горло судорожно, сдавливая ей шею.
— Я сам… убью тебя сам… потом, — кусая нижнюю губу, затем верхнюю, — кожу сниму лоскутками, чтоб мучилась дольше. Изуродую тебя… превращу в чудовище… ты даже не представляешь какие муки ада я для тебя придумаю… Элизабеееет.
Вдавил ее в стену, распластал собой по холодному камню, причиняя боль и согревая своим жаром. У меня как будто лихорадка и в голове мутно. Я слишком испугался, что она сгорит и сейчас мне нужна была ее плоть, убедиться в том, что живая, наказать за мой страх и мою ревность. Попыталась вырваться, но я развернул ее спиной к себе и впечатал обратно в камень. Злой, растерянный, опустошенный пониманием, что творю из-за нее. В каком-то диком припадке нестерпимой жажды.
Задрал мокрое платье вверх, на талию, приподнимая ее ногу, пристраиваясь сзади, одной рукой сдавливая грудь, а другой доставая вздыбленный член, направляя в нее, чтобы одним толчком войти в ее тело. Застонала, закрывая глаза. Не сопротивляется, но и не отвечает. Ну и пусть. Плевать. Меня это не волнует. За жизнь надо платить… пусть платит мне своим телом. К черту ее душу. Пусть дарит ее своему проклятому Мише, который все равно ее не получит.
