Я не сразу поняла, о чем он… ровно секунду смятения распахнулась вторая дверь, ее придержали стражники. Я обернулась и все внутри похолодело. В залу вошла женщина. Так же одетая во все белое. Ее платье было расшито так же, как и камзол моего мужа… Черт! Не мужа! Он не мой муж! Но ее. Ее я тоже узнала. Ненавистная внешность. Ненавистные светлые волосы и глаза. Сучка, из-за которой мы окончательно рассорились. Это какой-то сюрреалистический кошмар, какой-то… какой-то издевательский трюк. Что она здесь делает? Кто она вообще такая?
— Позвольте представить вам мою невесту — княгиню Монтгомери.
Глядя мне в глаза и расплываясь в улыбке такой же сладкой, насколько уничижительной.
— Достойная замена неблагодарной, развратной ведьме, выбравшей безмолвие!
Пока она шла к алтарю я смотрела то на него, то на нее. Какая дьявольская насмешка столкнуться со своей ревностью еще раз, только теперь оказаться внутри жерла вулкана и закипать вместе с магмой. И моему сердцу плевать, что это… что это совсем другое место и другое время. Оно сжимается и дергается в приступе ярости. Ее красота, свежесть, ее роскошь и моя убогость, мое унижение в противовес всему этому. И посередине он. Довольный собой, предвкушающий свое пиршество.
Епископ стал между ними и протянул обоим по цветку. Кажется, это розы, с ажурными лепестками и я так и не поняла настоящие или искусственные. Ей белый, а ему красный. Скрестил их руки.
— Ваш брак будет освящен мною и Господом нашим! Так же как я освящу оллу, которая принесет вам наследника.
Повернулся ко мне и приблизился на несколько шагов. Стражники сдернули с меня плащ и я, тяжело дыша, смотрела на Ламберта, который поднес свою розу к лицу и втянул ее запах, не сводя с меня горящего взгляда.
— Добровольное преклонение колен и пожелание служить на благо Владыки твоего и Повелителя, на Благо Адора и Господа, смоет все прегрешения с души твоей и тела. И предстанешь ты, когда придет время перед Судом Великим чистой, аки агнец. Протяни руку, дитя мое в знак согласия принять свое предназначение, позволь обмакнуть цветы единства в кровь твою и объединить тебя с Повелителем твоим. Закрепить предназначение.
Епископ протянул мне руку, а я смотрела как Ламберт улыбнулся и что-то шепнул белобрысой, которая опустила взгляд. Он провел розой по ее щеке, и та закусила губу. Как же это невыносимо видеть их вместе. Даже здесь. Даже понимая, что это кто-то другой. Невыносимо до боли в груди.
— Нет! Никакого согласия от меня вы не получите! — отчетливо сказала я и княгиня или кто там прятался под ее личиной, я вообще не знаю кто и что меня здесь окружает, резко подняла голову и ее глаза сверкнули какой-то надеждой и … я не поняла от чего. Но я пойму… Ровно через несколько секунд. Епископ растерянно смотрел на Ламберта, а тот на меня, стиснув челюсти. Его взгляд стал диким, а я еще не зная и не понимая что мне грозит за этот отказ испытала сиюминутное удовольствие от его злости. Что-то пошло не так, да? Жертва ломает систему?
— Можно найти другую, — тихо сказала княгиня, но я ее услышала, — еще есть время. Зачем нам эта? Она какая-то… странная. Не понимает своего счастья.
Счастья? Сомнительного счастья родить и быть убитой? А с моим бесплодием меня убьют еще раньше, когда поймут, что я не беременею. Или еще раньше, когда все же откроется, что я далеко не девственница.
— Что ж, добровольность — это всего лишь одна из благодетелей, которой эта женщина обделена. — сказал Ламберт и еще раз понюхал розу, — ритуал это все равно не изменит. Делайте свою работу, Ваше Преосвященство. Олла выбрала путь к очищению через насилие.
И его красивые чувственные губы расплылись в усмешке, скорее напоминающей хищный оскал. Меня вдруг схватили и потащили к алтарю, распяли, укладывая на крест, выкручивая руки, ломая сопротивление быстро и жестоко. Когда меня пригвоздили к проклятому алтарю, а веревки впились в нежную кожу на запястьях и лодыжках, герцог медленно подошел ко мне, помахивая цветком и осматривая с ног до головы.
— Ну что? Готова стать шлюшкой для всех здесь присутствующих?
— Иди к черту! Ты больной на голову ублюдок! — прошипела я, все еще надеясь, что ничего подобного не произойдет. Это блеф. Он не может так со мной поступить… Не может? Ее как может. Этот человек… нет, этот дьявол тебя ненавидит за только одному ему известные грехи и хочет твоей боли и мучений.
Ему нравилось даже то, как я его оскорбляю, нравилось, что по моему телу прошла судорога страха и неверия. Епископ приблизился ко мне с чашей в руках, водрузил ее у изголовья, взял в руки тонкий кинжал и рукоятью в форме креста, окропил кинжал водой из чаши. Что он собирается делать? С этим кинжалом? О, Боже! Неужели они меня зарежут?
— Пусть в зале останутся лишь те, кто причастен к ритуалу. — раздался бархатный голос герцога.
— Разве ритуал не проходит при монахах и стражниках? — спросила белобрысая и зыркнула на меня взглядом полным ненависти. Что-то опять пошло не так?
— Ты видела много ритуалов в своей жизни, Агнес?
— Нет… но я слышала.
— Слышать можно что угодно. Я, например, слышал, что перед тем, как обручиться со мной тебя обещали барону фон Венгальду, но он по какой-то причине расторгнул помолвку. Если не ошибаюсь потому что…
— Это… ложь! — перебила его Агнес. Какое идиотское имя. Так коров называют. Где-то там. Не знаю где. Но точно называют. Я в этом уверена. Ей подходит быть белой, тупой коровой.
— Ну вот видишь. Люди любят лгать. Доверяй своим глазам, Агнес.
Они говорили так, словно меня рядом не было. Словно я какая-то вещь. Или кусок мяса на разделочной доске. Впрочем, именно так и было. Я здесь всего лишь кусок мяса.
— О Господи Всемогущий! — воскликнул вдруг епископ и отшатнулся назад, — Что это?
Его глаза округлились, и он смотрел на мою руку, по которой извивалась змея. Она двигалась по кругу, и я ощущала, как скользит ее тело под кожей.
— Это… это же знак… это…
— Какая разница что это! — перебил его герцог, — В писании нет запрета на носителя клейма монастыря Молчальниц.
— Но она… она…
— Мне помнится вы хотели отстроить левое крыло монастыря… а еще разве вы не опасались, что монастырь могут сжечь. Я обещала выделить вам охрану, но кто знает… справятся ли они с головорезами-фанатиками угрожающими вам расправой.
— Да… да… ва писании нет ни слова об этом.
Я бы рассмеялась, если бы не связанные руки и не дикий ужас, обуявший меня при взгляде на кинжал. Как ловко он управляет людьми. Как вытягивает их страхи наружу и заставляет бояться еще сильнее, а потом кидает подачку, показывая, что страх можно накормить лакомствами и усыпить. Епископ наклонился ко мне, а змея заметалась по руке еще быстрее, и я видела, как священник смотрит на нее застыв от ужаса.
А у меня перед глазами вдруг появилась совсем иная картинка… я увидела маленького мальчика. Его лицо я уже где-то встречала. Он смотрел застывшим взглядом, как черная гадюка ползет по телу женщины, по ее шее, по лицу, между распахнутых мертвых глаз…
