В запретных мыслях никому нет пощады, и они строго ограничены ночными часами. Мне стыдно и поразительно, как с наступлением ночи я теряю всю свою благодарность и смирение и превращаюсь в обозленного и разобиженного человека, завистливого и надутого, с которым ни одна живая душа не захотела бы иметь дела, если бы узнала. Своими мыслями я не делюсь ни с кем, даже на форумах для родителей, потерявших партнера. Когда другие высказывают ту же горечь, я не комментирую. Никоим образом не хочу, чтобы меня ассоциировали с жалостью к себе. Она живет в уголке моей души, куда никому нет доступа. Там она будет пребывать, пока я усилием воли не прибью ее, заменив другими мыслями, другими чувствами. Я по-прежнему надеюсь, что это вопрос времени, что время должно пройти, сделать свое дело, что со временем я вырасту из своих запретных мыслей и стану нормальным человеком. Легким и благодарным. Большие надежды я возлагаю на то, что время пройдет. И я как-то переживу еще один день, и еще один день. Дождусь самой себя.
Февраль 2016
Разноцветные шарики украшают стены и потолок в нашей квартире. Булочки, пирожные, кофе и торт теснятся на столе. Твоя сестра, твои братья, родители, кузены, невестки, племянники и племянница заполонили нашу квартиру. Где-то на полу находится Иван, по случаю праздника одетый в клетчатую фланелевую рубашку и совершенно новые брючки, занятый сбором игрушечной железной дороги вместе с твоим папой. Подарки, последовавшие за железной дорогой, так и остались лежать в стороне неоткрытыми. Уровень звука в квартире высокий, шумно, много разговоров ведутся одновременно, и большинство из них – в кухне. Сама же я пытаюсь убедить гостей взять себе угощение, расставленное на столе, и распределиться по квартире, ища, куда бы пристроиться.
Сегодня праздник по случаю двухлетия Ивана, и в этом году мы празднуем у нас, на наших шестидесяти квадратных метрах, только с ближайшими родственниками. Ближайших родственников оказалось, при более точных подсчетах, более двадцати взрослых, сгрудившихся на довольно малой площади. Моя собственная родня отсутствует: брат в Умео, сестры заняты своими делами, а у мачехи теперь работа связана с постоянными разъездами, и к величайшему разочарованию для меня и Ивана, она редко бывает поблизости от нас. Моя мама придет поздравить Ивана на неделе, когда будет потише. На самом деле это удачно – никак нельзя сказать, что на празднике мало народу. Люди стоят в очередь, чтобы поиграть с Иваном, вручить ему подарки или сфотографировать его своими фотоаппаратами. Большая часть разговоров вертится вокруг него – его красоты и ума, и многие отмечают, как он похож на тебя. Так трогательно видеть такое внимание. «Вот это и есть настоящая популярность», – думаю я, бегая между кофеваркой и термосом на столе. Как много людей, которые любят его, хотят отметить его праздник! В отсутствие тебя он получил двадцать штук твоих родственников в качестве компенсации. Это что-нибудь да значит.
Хотя к этому моменту мы хорошо знаем друг друга, я все же не привыкла видеть их всех в одно время в одном месте. Так много людей, много звуков, много практических задач. Моя способность делать несколько дел одновременно проходит суровую проверку, и, хотя я и понимаю, что несправедлива, ситуация меня немного раздражает. Шумовая завеса мешает мне прислушиваться к Ивану, следить, чтобы с ним все было в порядке, хотя он и не все время находится в поле моего зрения, и это вызывает у меня стресс. С меня градом течет пот, я постоянно перевожу взгляд с пола гостиной на тех, кто обращается ко мне в кухне. Постоянно контролировать состояние Ивана и все, что с этим связано – менять подгузники, поднимать настроение, организовывать прием пищи, оттирать грязные ручки, поднимать его с пола, когда он споткнется, отделять полезные стимулы от избыточных, – обычно это моя постоянная работа, на полную ставку, занимающая все мое свободное время. Сегодня я к тому же еще и хозяйка дома. Когда мне кажется, что меня никто не видит, я бросаю взгляд на часы, чтобы выяснить, сколько времени осталось до конца двухчасового празднования. Полтора часа.
Но вот твой брат задает тон в гостиной – пора спеть «с днем рождения» для Ивана, который растерянно смотрит вокруг, ища меня среди сборища хорошо знакомых лиц, окружающих его. Когда его глаза встречаются с моими, все происходит без слов – в три прыжка он оказывается возле меня, раскидывает ручки, и я поднимаю его, так что его лицо оказывается на уровне лиц родственников, которые уже поют во все горло. С музыкальностью у них так себе – попадать в ноты ни у тебя, ни у твоих близких никогда особо не получалось, однако они поют от всей души. Я держу Ивана на руках, повернув его к ним, смотрю на твоих поющих родственников, переводя взгляд с одного на другого.
Вот стоит твоя сестра, с которой мы регулярно обмениваемся эсэмэсками и которая всегда выкладывает сердечки под моими бесконечными фотографиями Ивана в соцсетях. В глазах ее за стеклами очков блестят слезы, когда она поет. Она не отрывает глаз от Ивана – знаю, она думает о том, как Иван похож на тебя в детстве. Вот стоит твой старший брат – тот, кому я первому позвонила, когда нашла тебя в постели мертвым, тот, кто держал меня, когда мы входили в спальню, чтобы в последний раз попрощаться с тобой. Тот, который шептал тебе «прощай, братик». Тот, кто не говорит, что ему грустно, а делает дела – тот, кто взял отпуск на работе и отремонтировал всю нашу новую квартиру, прежде чем мы в нее въехали. Вот стоит твой младший брат, для которого ты всегда был образцом для подражания, который единственный из всех встал на похоронах и произнес речь. Это он почти всегда отзывается, когда мне нужно, чтобы кто-то посидел с Иваном, это он тоскует по тебе так, что в некоторые дни почти не может пойти на работу. А вот стоит твой отец – он поет громче всех и ни одну ноту не выводит правильно. Твой папа, который постоянно говорит мне, что он любит меня и Ивана, что мы одним своим существованием наполняем его жизнь смыслом. Это он берет Ивана с собой в мастерскую, рассказывая ему о моторах, пилах и дрелях. Это он часами ползает с Иваном по полу, делает с ним фигурки из глины и раскрашивает их, это он мысленно разговаривает с тобой, ведя внутренний диалог, в точности как я. Он никогда не скрывает ни горе, ни радость. Вот стоит твоя мама – твоя по-прежнему красивая мама, которая никогда не сможет пережить того, что она потеряла тебя. Твоя мама, которая всегда готова быть рядом с Иваном, которая спит у нас на диване, когда у него болит животик и мне до ужаса страшно, которая катает Ивана в коляске, чтобы он заснул, хотя у нее болит все тело, – вот она стоит и поет. А вот стоят твои невестки, твои племянники и племянницы – вот они все. Они стоят плотным кругом, окружая Ивана, окружая меня, и поют так, что стены дрожат, перекрикивая тишину и тоску, делая то, что могут или не могут: они поют. И они рядом, они есть у меня и Ивана.
Я смотрю на них, и Иван смотрит на них. Когда отзвучала последняя нота, он начинает аплодировать кричать «еще!». Все смеются. Мы кричим «ура!» четыре раза подряд. При каждом «ура» я делаю вид, что подбрасываю Ивана в воздух. Как всегда, я использую Ивана как щит, отгораживающий меня от остального мира. Он – мой повод не плакать. Он – смысл всей моей жизни. Мой спаситель, мой лучик света, наш общий знаменатель, наша красная нить – тот, кто держит нас вместе, заставляет продолжать бороться, кого мы продолжаем любить, когда у нас не осталось тебя.
