На мой крик прибежал Крош – смотрел напугано. А все потому, что вышла из дома и крестилась на крыльце мать.
«Больше не игра. Запасных дублей не будет». Если проиграю в этот раз, то, наверное, свихнусь.
«Будь крепкой», – снова Кей в голове. О нем я старалась не думать – не сегодня. Еще будет время.
– Туры? На нас? Большая армия?
– В двести сабель. Сказал, что уже сожгли Гордень и Варановку.
Мама охнула и прикрыла рот рукой. Прибежал Атон.
– Беда, – вдруг осунулся и постарел отец. – Беда, нужно к Старейшине. Ему и доложишь… Гил сам почему не заехал?
– Спешил. Сказал, что в Устог, чтобы тоже успели.
Мне больше не нужно было «играть» страх. Я и в самом деле боялась так, что поджилки тряслись.
– Идем, – это мне. И повернулся к маме. – Ксинья, ищи баулы, собирай самое ценное.
Мы выходили за ворота, а она уже плакала.
Я чувствовала себя, как на самой настоящей войне.
Старейшина – Дьян Прохрович – и вовсе посерел лицом от новостей. Его изба светлая, просторная, окна широкие. У одного из таких он и стоял. Молчал так долго, что мне бы волноваться, однако этот вариант мысленно и наперед был мной «просмотрен».
– Выродки, отребье! – молвил глухо и зло. – Как можно?
До того он спрашивал то же самое, что и батя: откуда враги идут, какова численность? Про Гила просто поверил на слово – не верить не имел права. Село дороже.
Дьяну уже почти семьдесят, а мужик высокий, крепкий. И дедом не назовешь. Голова умная, воля несгибаемая, характер спокойный, но в гневе не приведи Создатель лицом к лицу встретиться.
– Беги, Аким, по людям, – приказал отцу. – Бой мы все равно дать не можем – куда нам против двухсот сабель? – значит, бежать. Приказывай брать самое ценное, пусть бабы собирают детей, одевают тепло – ночевать в лесу будем.
– Понял.
Отец скрылся быстро – торопливо хлопнула входная дверь. Я стояла у входа, волновалась, потому что не могла не волноваться, но уже знала, что прозвучит дальше. Какие слова и фразы.
– Куда же пойдем мы? – Дьян говорил сам с собой, обо мне он словно и забыл. – В Устог нельзя, вдруг врагу по пути?
Перебивать и убеждать в чем-либо я не смела, иначе спросит, откуда знаешь? Предложила другое:
– Дьян Прохрович, двинуть нужно к Камышовому Озеру.
– Почему?
Лицом Старейшина морщинист, а сейчас еще и хмур.
– Потому что до него никто тропы не знает. Не найдут нас там, устанут быстрее.
– Туда и мы хорошо, если к ночи дойдем. Далёко.
– Но надежно.
– А трава? Ведь все следы выдаст…
Не зря ведь я сидела в кустах почти два часа – все варианты развития разговора предусмотрела.
«Вот и помогают девять миллионов Фредерика двинуть ситуацию в нужную сторону».
Лишь бы как надо. Утомила до смерти лежащая на плечах бетонная плита ответственности.
– За траву не бойтесь, я побегу к старухе Варви, попрошу, чтобы пошепталась с природой.
Варви в селе не любили и побаивались. Киреи издревле старались с ворожбой не дружить, потому что занятие это, как считали предки, «темное».
– Думаешь, она сможет ее поднять?
– Сможет. Если… принести ей то, что она хочет.
– А что она хочет?
Дьян был лаконичен и краток. Но скрип шестерней в его голове был, кажется, слышен даже мне.
– Бусы из янтаря.
– Откуда знаешь?
– Да я… в прошлом месяце ходила. Хотела поворожить. Глупая была…
Даже покраснела натурально – мол, дуреха, что с меня взять? Прикинулась, что желала приворотить Гриня. Дьян «купился».
– Приворожила?
– Нет. У меня бус-то нет. Они только у Мары, что в дальнем доме.
– У Мары, говоришь… – Старейшина думал недолго. – Мара поделится, я уверен. Вот ты беги и спроси, молви, что я приказал. Для блага это, для общего дела.
И уже на выходе притормозил меня:
– Но если эта старая карга не поможет…
Это он про Варви.
– Поможет.
И ни тени сомнения в моем голосе. Она поможет и без подарка, я уже посмотрела, проверила. Но в гуманность бабки никто на слово бы не поверил. Пришлось придумать украшение.
«Прости, Мара».
– Иди тогда. И собирайтесь после семьей. Через час собрание у праздничного столба.
С крыльца я выходила в знойный жаркий день, пахнущий скошенной травой. И мерещился мне фоном чадящий запах едкого черного дыма.
* * *
(Robert J. Kral – Home)
Есть такие картины, которые впечатываются в память навсегда, хотя в них, вроде бы, ничего особенного нет. Не картины даже – просто момент. Вот и сейчас, когда жители Катлана собрались с вещами у центрального столба, внутри меня словно снимали происходящее на киноленту. Шевелящиеся на ветру жесткие волосы дядьки Алтына, его взгляд, похожий на взгляды остальных – полный тревоги. Плакал на руках у матери маленький Зайчек. Его на самом деле звали Николкой, фамилия Заич – вот и приклеилось ласковое слово. У взрослых в руках тяжелые сумы; мужики хмурые, женщины бледные. А в моем кармане янтарные бусы Мары – она отдала быстро, когда услышала, куда и для чего, даже жалость в глазах не мелькнула, хоть и материнские.
– Идем друг за другом, из виду никого не теряем, следим. Костров на месте жечь будет нельзя, только всухомятку. Всем ясно?
Дьян в прошлом руководил своим полком, командовать научился ладно. Его слушали.
– Что же это, – причитала старая Аниса, – домой-то уже никогда?
– Не шепчи, бабка! – не зло ругался ее дед. – Зато живые будем…
– А изба-то, изба? – восьмидесятилетней старухе было вообразить новый дом в будущем, его постройку. Виделось – не доживет с горя.
– Далась тебе изба…
Сплюнул на землю Трифон, а у самого глаза мокрые.
У меня на сердце скребли кошки. Наши оставляли дома на «поджог», навсегда. И никто уже не думал вернуться в прежний Катлан, разве в его огарины.
– Выходим, выходим!
Старейшина махнул рукой. Я видела, как Гринь осторожно, чтобы не видели другие, переплел свои пальцы с пальцами Эльны – своей будущей жены. Пожал ее руку, подбодрил. И впервые не всколыхнулась обида – сердцу ведь не прикажешь. А мое давно уже отдано не Гриню. Вот только думать об этом я буду, когда минует беда.
Цепочка, состоящая из согбенных людей, нагруженных поклажей, будто старый паровоз, тяжело тронулась. Упирался впереди всех в стоптанную дорожку наконечник Дьяновой палки. Скоро он будет упираться в высокую траву, в хвою, в плотный и тугой растительный ковер под ногами…
