Земля разверзлась у нас под ногами, и мы провалились в Лабиринт.
Глава 17
Шары гибели
Катятся к моим врагам
Мне б ваши беды
ПО КРАЙНЕЙ МЕРЕ МЫ НЕ ПРИЗЕМЛИЛИСЬ В ПЕРУ.
Моя нога наткнулась на камень, хорошенько меня встряхнув. Мы споткнулись, но Мэг стала удобной подушкой безопасности.
Оказались мы в тёмном тоннеле, укреплённом дубовыми балками. Отверстие, через которое мы провалились, быстро исчезло, а на его место уже вернулся земляной потолок. Я не видел ни намёка на другие команды, но откуда-то сверху я мог услышать неясные скандирования Харли: «Вперёд! Вперёд! Вперёд!»
— Как только верну свои силы, — проворчал я, — я превращу Харли в созвездие под названием «Ankle Biter»
[21]. Созвездия, по крайней мере, молчат.
Мэг указала на конец коридора.
— Смотри.
Когда зрение сфокусировалось, я понял, что тусклый свет в тоннеле исходит от светящегося фрукта в тридцати метрах от нас.
— Золотое яблоко, — сказал я.
Мэг подалась вперёд, увлекая меня за собой.
— Подожди! — воскликнул я. — Здесь могут быть ловушки!
Как будто демонстрируя мою точку зрения, Коннор и Паоло вышли из темноты в другом конце коридора. Паоло взял золотое яблоко и крикнул:
— БРАЗИЛИЯ!
Коннор ухмыльнулся нам:
— Слишком медленно, сосунки!
Над ними открылся потолок, и оттуда полетели железные шары размером с мускусную дыню.
Сын Гермеса закричал: «Бежим!»
Он и Паоло совершили неуклюжий поворот на 180 градусов и заковыляли прочь, преследуемые вращающейся толпой ядер с искрящимися фитилями.
Звуки быстро утихли. Без светящегося яблока мы остались в полной темноте.
— Офигенно, — раздался голос Мэг. — Что теперь?
— Я предлагаю двигаться в другом направлении.
Легче сказать, чем сделать. Слепота беспокоила Мэг больше, чем меня. Благодаря моему смертному телу, я уже почувствовал себя калекой и был лишён чувств. Кроме того, я часто полагался на нечто большее, чем на зрение. Музыка требует острого слуха. Стрельба из лука требует восприимчивого осязания и способности чувствовать направление ветра. (Окей, зрение тоже очень полезно, но вы уловили идею.)
Мы перемещались вперёд, вытянув вперед руки. Я слышал подозрительные щелчки, треск и скрип, которые могли указывать на приближающуюся группу взрывов, но я подозревал, что, если бы слышал предупреждающие знаки, было бы слишком поздно.
В конце концов, мы с Мэг научились передвигать связанную пару ног синхронно. Было это нелегко. У меня превосходное чувство ритма, Мэг же всегда была на четверть быстрее или медленней, из-за чего мы качались то вправо, то влево или врезались прямо в стены.
Мы неуклюже двигались вдоль них может пару минут, а может и день. В Лабиринте время было обманчиво.
Я вспомнил, как Остин рассказывал мне о том, что Лабиринт изменился после смерти создателя.
Я начинал понимать, что он имел в виду. Воздух казался свежей, как будто в лабиринте не было такого количества людей. Стены не излучали то злокачественное тепло. Насколько я мог чувствовать, из них не сочилась кровь или слизь, что является заметным улучшением. В старые деньки нельзя было и шагу в Лабиринт Дедала сделать, не ощутив его всепоглощающего желания: «Я уничтожу твой разум и тело». Сейчас атмосфера была более сонная, послание не было таким же злобным: «Хэй, если ты умрёшь здесь, будет круто».
— Я никогда не любил Дедала, — пробормотал я. — Этот старый мошенник никогда не знал, как остановиться. У него всегда должна была быть последняя технология, самые последние обновления. Я говорил ему не делать лабиринт с самосознанием. «ИИ уничтожит нас, парень»
[22], — говорил я. Но не-е-е-ет. Он дал Лабиринту сознание со злыми намерениями.
— Я не знаю, о чём ты говоришь, — сказала Мэг. — Но, может хватит плохо говорить о лабиринте, находясь в нем?
Услышав, как Остин играет на саксофоне, я остановился. Это был слабый звук, разносящийся через большое количество коридоров так, что я не мог определить местонахождение источника.
Позже он исчез. Я надеюсь, что они с Кайлой нашли их три золотых яблока и благополучно сбежали.
И, наконец, Мэг и я достигли развилки коридора. Это было понятно по направлению ветра и разной температуре потоков воздуха.
— Почему мы остановились? — спросила Мэг.
— Тсс, — я прислушался.
С правой стороны коридора доносилось слабое гудение, как от настольной пилы. В левом же коридоре было тихо, но ощущался слабый запах, неприятно знакомый… точно не сера, но все же какая-то парообразная смесь различных минералов из глубины земли.
— Я ничего не слышу, — пожаловалась Мэг.
— Шум от распиливания справа, — сказал я ей. — Слева плохой запах.
— Я, пожалуй, выберу плохой запах.
— Конечно, ты его выберешь.
Мэг наградила меня своим коронным пренебрежительным фырканьем, затем заковыляла влево, потянув меня за собой. Золотая нить, обвязанная вокруг моей ноги, начинала натирать. Я мог чувствовать пульс артерии в бедре Мэг, что нарушало мой собственный ритм. Всякий раз, когда я нервничал (что происходит не часто), мне нравилось напевать песни про себя: обычно Болеро Равеля или древнегреческую «Song of Seikilos»
[23]. Из-за пульса Мэг мне в голову приходила только одна песня «Chicken Dance»
[24]. Что не успокаивало.
Мы продвигались вперёд. Запах вулканических испарений усиливался. Мой пульс терял свой идеальный ритм. Сердце стучало в груди с каждым ко, ко, ко из Chicken Dance. Я боялся, что знал, где мы находимся. Я доказывал себе, что это невозможно. Мы не могли пройти половину земного шара. Но это же Лабиринт. Здесь, внизу, расстояния не имеют значения. Лабиринт знает, как использовать слабые места своих жертв. Хуже того, у него было ужасное чувство юмора.
— Я вижу свет! — сказала Мэг.
Она была права. Абсолютная темнота начала сменяться полутьмой. Впереди тоннель заканчивался, сливаясь с узкой, продольной пропастью, похожей на жерло вулкана.
