Мать отмахивалась от него и продолжала стирать слезы в уголках глаз платком.
— Я думала, что никогда не увижу вас вместе. Очень за Павлика переживала. Как он тебя примет?
Мать замолчала. Трофим заметил, что на лицо Сони тоже наползла тень.
— Почему вы считаете, что я не найду общий язык с собственным сыном? — вспылил он. — Да, меня долго не было, но ребенок есть ребенок — ключик к нему подобрать всегда можно. Управляю компанией, в ней сотня человек. Сказал что-то не то?
И мать, и Соня смотрели на него с сожалением. Что еще за новости? Трофим мысленно отмахнулся — будут проблемы, будет разбираться. Он почти не верил, что Соня простит его, но это случилось! Он снова счастлив. С Павликом все должно получиться проще.
— Мам, мы здесь фрукты принесли, соки…
— Трош, не надо. У меня все есть.
— Не возражайте, тетя Валя! — поддержала его Соня. — Он с таким удовольствием бегал по деревенской лавке, удивляясь, что здесь вообще что-то есть.
— Не надо меня каждый раз подкалывать. Возможно, в чем-то я стал городским, но дух деревни не вытравишь никакими пестицидами.
У его матери они пробыли недолго: она прогнала их сама.
— Идите, идите, нечего сидеть около меня! Надо налаживать отношения. Трудно будет, но коли любите друг друга, сладите.
В том, что Соню он любит, Трофим не сомневался. Хотелось бы услышать то же самое от нее. Но пока от ответа она ускользала.
В коридоре их встретил хирург, раскланялся с Соней:
— Вы, Софья Владимировна, оказывается, как фокусник, достали мужа из цилиндра. Мы и не подозревали о его существовании. Ну да ладно, проходите.
Он посадил их на стулья, сел за стол и положил перед собой историю болезни.
— Анализы у мамы неплохие. Будем оперировать.
— Когда? — от волнения у Трофима вспотели ладони.
— Через два дня…
Вести машину Трофим не мог — распереживался. Соня отвела его в кафе, усадила за столик и напоила чаем.
— Не волнуйся за маму — Игорь классный хирург. А операция сама по себе не такая сложная. Настроение мы тете Вале подняли… — она усмехнулась.
Трофим прижал ее ладонь к столу.
— Ты ведь не из-за этого со мной? Я знаю, что ради моей матери ты могла бы это сделать.
Он хотел увидеть ее глаза, но она смотрела на их руки.
— Ты прав…
Неужели он ошибся и принял мираж за действительность? Трофим со вздохом убрал руку, собираясь позвать официантку и расплатиться. По крайней мере честно. За это не обижаются, не ненавидят.
Когда он снова посмотрел на нее, Соня улыбалась, соблазнительно захватывая зубами нижнюю губу.
— Разве мы уходим? — спросила она, кокетничая.
— Да что тут высиживать?
Трофим бросил на стол деньги и встал. Соня поймала его за руку:
— Какой ты торопливый! А вторую часть фразы услышать не хочешь?
Он вернулся и медленно опустился на стул. Теперь уже она накрыла его руку своей, горячей и влажной.
— Ты прав, я могу многое сделать для тех, кого люблю. Но в этот раз я думала только о себе…
— Можно ли это считать за "я тебя люблю"?
Соня закрыла и открыла глаза. Только пусть потом не говорит, что это было "нет"!
Они возвращались в деревню под вечер. Соня дремала, привалившись головой к дверце. Машина подпрыгнула на ухабе, и Соня протерла глаза.
— Я уснула? Разбудил бы.
Трофим покачал головой:
— Мне нравится смотреть на тебя во сне. Ты такая спокойная, ласковая… Почему вы с мамой усмехались, когда я вспомнил про фирму? Думаешь, людьми управлять легко? Я начинал с нуля. Помогать мне было некому, и я вполне могу гордиться тем, что сделал. Пусть фирма моя маленькая, но пара звучных инвестиционных проектов была. У нас есть репутация и вес в бизнесе!
И он гордился собой, но перевел взгляд на Соню и сник — она снова усмехалась.
— Можешь объяснить причину твоей кривой ухмылки?
— Ты сноб, Троша, и гордец.
— Имею право им быть! Я не спал ночами, работал.
Соня отвернулась и стала смотреть в окно.
— Я тоже не спала по ночам, когда надо было вставать к Пашке. Когда он заболевал и подскакивала температура до сорока. Когда резались зубы — и он изводил нас криком. Ты выигрывал проект, а я видела первые шаги нашего сына, первую улыбку, первое слово — "мама". Как думаешь, могу я гордиться собой? Конечно, шикарной квартиры я не купила, в банк деньги не положила и не езжу на крутой иномарке, но у меня есть то, чего у тебя нет — мой любимый сын!
Трофим слушал ее, стиснув зубы, и понимал, что она права, но обида не давала смириться с поражением.
— Это и мой сын!
— Пока нет.
— Что значит — пока?
Он заехал на поле и остановил машину. Соня приоткрыла дверцу, впуская воздух, наполненный озоном — видимо, шла гроза. На небе появились первые серо-фиолетовые облака, собирающиеся в тучу. И их любовному фронту грозит ненастье.
— Трофим, я не знаю, с какими мыслями ты ехал сюда. Почему ты считал, что тебя примут с распростертыми объятиями, повесятся на шею, постелют супружеское ложе? Разве ты имел на это право? Право называться отцом тоже нужно заслужить — не у меня, у Пашки! Если он тебя не примет, я ничего не смогу сделать!..
Иногда наступает такой момент, когда понимаешь, все сделанное не имеет значения перед тем, что ты не успел, не смог или не захотел. Трофим сжал руль и опустил на него голову.
— Соня, не смогу ведь жить, если снова потеряю вас с Пашкой! Не смогу!..
Она тихонько ткнулась лбом в его плечо — крепкое, сильное, надежное, которому сейчас самому была нужна помощь.
Потом они лежали в пшеничных колосьях — просто так. Жевали недозрелые зерна и были абсолютно счастливы. Вдалеке громыхало, сверкали всполохи молний.
— До нас доберется? — спросил Трофим.
— До нас… — Соня обняла его, — …нет!
Как бы он перенес ожидание перед операционной, где на столе лежала его мать, если бы не поддержка Сони и ее родителей? Врач предупредил, продолжительность операции три часа, а Трофиму казалось, что он смотрит на лампу над дверью бокса дня три — так устали от напряжения глаза.
Соня в больницу приехала с работы — она оставила в деревенской больнице начальством Зойку.
— Все хорошо, ты не волнуйся! Выйдем на улицу, здесь душно.
— Не пойду! — Трофим затряс головой. — Пока все не закончится, не пойду. Что так долго? Нельзя как-нибудь узнать?..
Соня отловила операционную медсестру и перекинулась с ней парой слов.
