В тот день мама казалась довольной жизнью. Она то и дело улыбалась, разговаривая с отцом. А тот все перешептывался с ней о чем-то, будто вовсе забыв про рыбную ловлю. Со стороны могло показаться, что перед вами – идеальная семья. Но то было затишье перед бурей. Последнее мое светлое воспоминание.
Приехав с Эйми к ее родителям, мы застаем схожую сцену. Кэтрин сидит во дворе, прижавшись спиной к гигантскому сикомору. На коленях у нее – раскрытая книжка. Хью пристроился тут же, с чашкой чая в руках. Рубашка у него закапана маслом, на подбородке тоже масляное пятно. Возился, должно быть, в гараже со своим «Мустангом». При виде этой картины я невольно вспоминаю то давнее воскресенье на берегу озера.
Эйми чувствует, что мысли мои блуждают где-то далеко, и крепко сжимает мою руку.
– Время, – шепчет мне Эйми. – Время смягчает боль. Просто нужно немного подождать.
Я верю ей. Она знает, что говорит. Но пока что я не готов сделать шаг вперед.
– Даже не знаю, как мне быть с мамой.
– Со временем разберешься. Доверься своим инстинктам. Как-никак, это они привели тебя ко мне.
Она улыбается, и на мгновение я забываю обо всем. Есть только Эйми, наше с ней прошлое и будущее. Вопль Кэти возвращает нас к действительности.
– Папа! Мама! Вы вернулись! – мчится она ко мне.
Я подхватываю ее на руки, и она звонко чмокает меня в щеку.
– Я уже соскучилась. – Кэти кладет голову мне на плечо.
– Я тоже, Кэти-кексик.
– Ну как, ты был у своего папы? Мама сказала, вы едете к нему домой.
Я смотрю на Эйми, и та качает головой. Кэти ничего не знает о его болезни.
– И я хочу с ним встретиться, – говорит девочка.
Мне бы тоже этого хотелось. Но пришлось ограничиться тем, что я показал отцу фотографии Кэти, снятые на телефон. Отец наотрез отказался встречаться с девочкой. Не захотел, чтобы та запомнила его таким – прикованным к постели, на пороге смерти. Сам я думал иначе. Но если я чему и научился за последнее время, так это уважать чужие желания.
И тут меня осеняет. Глаза щиплет, будто я взглянул прямо на солнце. В каком-то смысле так оно и есть, а иначе откуда бы взяться этой внутренней ясности? Теперь я знаю, чего хочу – чего хотел все это время. Эйми забирает у меня Кэти.
– С тобой все в порядке?
Я киваю.
– Не возражаешь, если мы откажемся от обеда и сразу поедем домой? Мне нужно кое-что доделать.
– Конечно, – говорит Эйми.
* * *
На следующий день, после долгой беседы с Эриком, я отсылаю Элу Фостеру из National Geographic тысячи необработанных снимков, отмечая те из них, которые хотел бы увидеть в журнале. Пусть он сам доводит их до ума, советует мне Эрик. В конце концов, это его работа. Тем же вечером, дождавшись, когда Эйми и Кэти уйдут в кафе, я заказываю на утро билет до Лас-Вегаса. Я полечу туда еще до того, как проснутся мои жена и дочь. До того, как успеет взойти солнце.
* * *
Когда я добираюсь до места, «Экспресс-чистка» уже работает. Люди заходят внутрь с грязной одеждой, а выходят с чистыми костюмами и рубашками. Всякий раз, как распахивается дверь, до меня доносится запах горячей ткани и каких-то растворителей. Внутрь я не захожу. Просто смотрю в окно, по другую сторону которого стоит стол швеи. Швейная машинка под чехлом, нитки разложены аккуратными рядами. Тут же – груда одежды. Края вещей подвернуты и подколоты. Мама подколола их. День за днем работает она за этим столиком, с тех пор как ее выпустили из тюрьмы.
Как часто приезжал сюда отец? Вспоминала ли мама обо мне? Удалось ли ей примириться с собой и своим выбором? Так ли уж она счастлива здесь?
Погрузившись в раздумья, я не сразу понимаю, что меня о чем-то спрашивают.
– Простите? – поворачиваюсь я.
На меня с улыбкой смотрит пожилой мужчина в мешковатом костюме.
– Так вы собираетесь заходить или нет?
На той стороне улицы – кафе. Вдоль окон рядами выстроились столики.
– Нет, – качаю я головой и бегу к кафе, лавируя между машинами.
Здесь я заказываю черный кофе и жду, пока освободится нужный мне столик. Наконец мать с двумя детишками уходит, и я усаживаюсь на их место, сдвинув локтем скомканные салфетки.
Витрина химчистки видна отсюда как на ладони, и я время от времени поглядываю на столик швеи. Судя по табличке на дверях, работать мама начинает в девять.
Я снимаю куртку и кладу ее на стул рядом с собой. Затем бросаю взгляд на часы и принимаюсь за кофе. Что ж, придется чуть подождать.
* * *
– Ян.
Я отрываю взгляд от окна и вижу перед собой Эйми. Рядом улыбается Кэти. Я смотрю на них в замешательстве.
– Вы тоже здесь?
– Я прочитала твою записку.
– Я просил, чтобы ты позвонила, а не… так вы прилетели сюда вслед за мной? – Я все еще не могу понять, каким чудом они очутились тут.
– Мы летели на самолете, папочка. Мама разрешила мне сесть у окна, и я смотрела на облака.
– Нам повезло, что самолеты до Лас-Вегаса летают каждые полтора часа. Надеюсь, ты не против, что мы здесь? – Эйми смотрит на меня с тревогой. Она боится, не рассердился ли я.
Поначалу я и правда думал, что хочу быть один. Но теперь… теперь я с облегчением вздыхаю. Я встаю и крепко обнимаю Эйми.
– Что ты, ничуть не против. Мне надо было самому попросить тебя.
– Ты уже видел ее? – Эйми говорит шепотом, чтобы Кэти не услышала.
Я киваю в сторону окна. Отсюда хорошо видно маму, которая сидит, склонившись над машинкой.
– Ты говорил с ней?
В ответ я лишь качаю головой.
– Ты так и просидел тут весь день?
– С половины девятого, – киваю я. Сейчас уже пять вечера.
Эйми усаживает Кэти за столик, затем достает из сумки блокнот и карандаши. Она отдает это дочке, а сама идет к стойке, чтобы заказать ей молочный коктейль.
Я снова опускаюсь на стул у окна и берусь за свой кофе. Четвертый за день. Темная жидкость уже успела остыть.
– Ты была сегодня в школе?
Кэти качает головой и сует мне чистый лист бумаги. Затем она вручает мне коричневый карандаш.
– Мама сказала, что ты загрустил. Когда мне становится грустно, я обнимаю своего медвежонка, но сегодня я не привезла его с собой.
– Где же он? – улыбаюсь я.
– На моей кровати. Он еще спал, когда мы уехали. – Кэти кивает на карандаш. – Нарисуй медвежонка. Это поможет тебе развеселиться.
– Прекрасная идея, – говорю я.
Кэти улыбается, и мы вместе рисуем. Тут возвращается Эйми с молочным коктейлем. Кэти и ей протягивает чистый лист.
