– Похоже на то. Я уже везде их искала. Даже заявление в полицию написала.
Ян изучающе посмотрел на меня.
– Очень сожалею. Он был очень талантлив.
– Да, именно так. – Я указала рукой на примыкающую стену: – А вот эта стенка терпеливо ждет твоих шедевров.
– Ты сегодня вечером будешь дома? – спросил Ян, и когда я кивнула, добавил: – Я принесу кое-какие работы. Выберешь, что захочется, и первое, что я сделаю утром – это их повешу.
– Только если ты пообещаешь мне, что при этом не станешь говорить по-французски.
* * *
Ян подъехал ко мне домой незадолго до восьми – как раз когда я закончила покрывать глазурью лимонный тортик с голубикой. Я пошла открыть ему дверь. Коллинз, одетый в джинсы и черную рубашку, стоял на крыльце и смотрел на меня с хитроватой усмешкой. Я открыла дверь пошире, и он занес в дом большой плоский футляр для переноски картин.
– В машине есть еще. Куда мне это положить?
Я указала на обеденный стол. Ян осторожно положил туда футляр и расстегнул на нем молнию.
– Их тут три. Две можешь вывесить в оконной витрине – если их кто-то купит, тебе причитаются проценты. А третья фотокартина – твоя.
– Моя? – Я подошла поближе.
Ян развернул изображение ко мне.
Это был «Рассвет нал Белизом». Изумленно ахнув, я пристально посмотрела на Коллинза.
– Это тебе, – кивнул он.
– Ян… – выдавила я, на какое-то время просто лишившись дара речи. – Но мне казалось, ты ее давно продал.
Он с улыбкой покачал головой:
– Нет, я просто снял ее тогда с продажи. Это подарок.
То есть он почти что год держал эту работу у себя, дожидаясь удобного момента, чтобы мне ее преподнести?
У меня внутри все сжалось. Повертев на пальце кольцо, я нерешительно коснулась краешка специально состаренной деревянной рамы, напоминавшей край обтрепанного штормами дощатого пирса. И тут же представила, сколько все это может стоить.
– Я не могу принять такой подарок.
Ян окинул взглядом стены моего жилища, увешанные картинами Джеймса.
– Ну, если здесь ей нет места – значит, повесь у себя в кофейне.
– О нет, Ян, дело не в этом. Просто это слишком дорогой подарок.
И в то же время у меня даже пальцы зудели, чтобы забрать поскорее у него из рук фотокартину.
– Сама же знаешь, что очень хочешь, чтобы она была твоей, – легонько качнул он рамой.
– Это точно. – К тому же я прекрасно понимала, что для самого Яна крайне важно, чтобы эта его работа оказалась у меня. Я не смела лишить его такого удовольствия. – Спасибо тебе огромное.
– Пожалуйста. – Он прислонил фото к спинке стула.
– Знаешь, когда я выбирала цветовую палитру для оформления кофейни, я все время вспоминала эту фотографию. Я поклонница твоего творчества.
В его глазах внезапно открылась темная глубина, подбородок напрягся.
– Спасибо.
Во мне вдруг всколыхнулось странное, непривычное желание, и я поспешно отвела взор.
– Может, хочешь пива? – спросила я неестественно высоким голосом.
Ян шумно вдохнул, уперся руками в бока.
– Да, пожалуй.
Я выхватила из холодильника пару бутылок, сдернула с них крышки и протянула одну из них Яну. Глядя, как его кадык перекатывается в такт глоткам, я невольно сглотнула.
Тут он принюхался, раздувая ноздри:
– Чем это пахнет? – И хищно посмотрел на столешницу буфета. – Там, часом, не тортик?
– Да, лимонный торт с голубикой.
– А дегустатор не требуется? – спросил он с дьявольской ухмылкой.
Я даже скривилась:
– Пиво с тортом?
– Ну да. Почему бы не попробовать? – Он принялся рыскать по кухонным ящикам. – Это джекпот. Никогда не знаешь, где и кто победит. – Наконец он нашел нож для торта.
Я достала из шкафчика две тарелки, а Ян тем временем разрезал торт. Из середины тут же засочилась ягодная начинка.
– А там что? – полюбопытствовал он.
– Голубика. Я всегда использую только свежие ягоды, не признаю консервы.
Ян довольно кивнул, перекладывая кусочек торта на ближайшую тарелку.
– Глазурь сделана из творожного сыра с лимонным желе, лимонным соком и цедрой. На-ка, попробуй!
Не подумав, я подцепила пальцем немного глазури и поднесла к его рту. Глаза у Яна на мгновение вспыхнули, и тут же его губы сомкнулись вокруг кончика моего пальца. Я почувствовала, как языком он быстро слизнул глазурь, и меня до самого позвоночника словно пробило током. Я широко раскрыла глаза. Боже ты мой! Совершенно невероятное ощущение!
Я быстро вытянула палец из его туго сомкнутых губ. По кухне разнеслось тихое «чпок», и Коллинз коротко хохотнул, низким, очень сексуальным тембром. Мои щеки отчаянно горели – но куда сильнее полыхал бушевавший во мне пожар.
Ян между тем с интересом смотрел на меня, наблюдая за моей реакцией. Потом не торопясь положил в рот кусочек лимонно-ягодного торта. И вновь движение его кадыка притянуло мой взгляд, мое горло пересохло.
– Ты победила, – тихо произнес он, слизывая с губ остатки глазури.
Ян вдруг оказался совсем близко ко мне. Я даже с силой выпрямила колени, чтобы к нему не прислониться. Я частенько из любопытства пыталась представить себе, каково это будет – очутиться в его объятиях, почувствовать, как его язык касается моего – вот как сейчас, когда он слизывал с кончика моего пальца глазурь. Я подозревала, что меня ждет такое ощущение, какого я не испытывала никогда и ни с кем. И все будет совсем не так, как было с Джеймсом. Возможно, даже лучше.
Однако Ян был мне всего лишь добрым другом, и я с самого начала наших отношений ясно дала понять, что, несмотря на всю мою симпатию к нему, он для меня существует только в этом качестве.
Я на миг зажмурилась и отвернулась.
– А что еще ты привез?
Ян опустил тарелку на стол и достал из переноски еще две фотографии в рамках. Прислонил их к спинке дивана. Это были «Туманное утро» – изображение осиновой рощи, запечатленное, как он рассказывал мне, в Сьерра-Неваде, и «Сумерки в пустыне».
– Тот самый снимок из Дубаи, – лукаво улыбнулась я.
– А что? – насторожился Ян.
– Ты обещал рассказать его историю. С чем у тебя связано это фото?
Коллинз поморщился.
– Я ненавижу верблюдов.
– И всё?
Ян сложил руки на груди.
– А они, в свою очередь, ненавидят меня. По крайней мере, вот этот, – указал он на последнего верблюда в караване, – точно терпеть меня не мог.
