Когда это я начала столь ревниво интересоваться, где и с кем он проводит время?
С тех пор, как он признался, что я его лучший в мире друг? Или с тех пор, как он обнял меня, прижав к себе, когда я плакала из-за Роксанны Ливингстон, которая стащила из спортивной раздевалки мое белье и стала запускать его, как из пращи, к потолку, где оно зацепилось за пожарный спринклер и осталось висеть на обозрении у всей школы. Джеймс тогда порывался пойти и выбить дурь из этой Роксанны – мне же хотелось лишь, чтобы он как можно дольше оставался рядом, и я боялась ему в этом признаться.
– Нет, – наконец ответил Джеймс. – Так не танцевал. С тобой – это совсем другое дело.
Я вскинула голову. Лицо его было совершенно серьезным.
– С того дня, как я начал брать уроки танцев, я мечтал танцевать только с тобой.
«Правда?» – дрогнуло у меня в груди.
Джеймс немного сбавил темп, и некоторое время мы просто покачивались из стороны в сторону, пока наконец не остановились.
– И я еще кое-что мечтал сделать.
– Что же?
– Поцеловать тебя.
И он немедленно осуществил свое желание. От неожиданности я округлила глаза, вцепилась пальцами в его плечо. Наши губы соприкоснулись раз, потом другой, третий. Затем он провел языком по линии смыкания губ, и я невольно вздохнула. Тогда он проник языком внутрь и вскоре отстранился, а у меня все никак не укладывался в голове тот факт, что Джеймс меня целует.
Я изумленно вытаращила на него глаза.
– Здравствуй, – смущенно улыбнулся он.
– Э-э… здравствуй, – моргнув, отозвалась я.
Глядя на меня, Джеймс склонил голову набок, настороженно спросил:
– Ты в порядке?
– Хм… да… Кажется, да.
– Тебе кажется? – как-то нервно усмехнулся он.
Я коснулась языком своих губ. Они мелко дрожали. И вся я дрожала и трепетала от этих новых, чудесных, поистине феерических впечатлений. Я чувствовала себя, словно бабочка, предпринявшая свой первый в жизни полет.
– Почему ты меня поцеловал? – зачем-то спросила я.
– А ты не знаешь? – спросил он, и я помотала головой.
Ну да, он говорил, что я его лучший друг – но только и всего. Всего лишь друг.
– Ты мой лучший друг, Эйми, – эхом повторил Джеймс мои мысли. От разочарования у меня сразу поникли плечи, и он провел пальцем по моему подбородку, приподняв мое лицо. – На самом деле, ты для меня значишь гораздо больше. – Голос его стал тише, в нем появились нотки робости: – Я уже говорил тебе, ты знаешь меня лучше, чем кто-либо на свете. И я по-настоящему влюблен в тебя.
– О-о… – выдохнула я, округлив губы.
Тут лицо Джеймса просияло широкой улыбкой, лучезарнее и ярче августовского солнца, и он обхватил меня медвежьими объятиями, оторвав от пола.
– Господи, как же я рад, что мы снова с тобой в одной школе! Теперь мы сможем видеться гораздо чаще.
– То есть до этого мы с тобой недостаточно часто виделись? – съязвила я.
– Этим летом – нет. – Он опустил меня на ноги, однако объятий не разжал. – Слушай, ты же снова сможешь передавать мне записочки на переменах.
Мои щеки залились пунцовым румянцем.
– Мне нравились твои записки. Я по ним уже соскучился.
Я смущенно улыбнулась:
– Ну, тогда я, пожалуй, напишу тебе еще.
Джеймс наконец отпустил меня и сунул в рот еще одно печенье.
– А ну! Хватит есть печенье Кристен!
– А ты не делай его таким вкусным. – Тут он внезапно обхватил ладонями мое лицо. Не ожидая от него такого, я шумно втянула воздух. Джеймс вперился в меня восхищенным взглядом. – Бог ты мой, твои глаза вблизи еще прекраснее. Они такие голубые! Прям как Карибское море! Можно я снова тебя поцелую?
– Да, если хочешь, – едва слышно произнесла я.
Ощущение от поцелуя было для меня настолько ново, и мне не терпелось испытать это еще раз. Затаившаяся было внутри меня бабочка опять взмахнула крылышками, готовясь совершить новый полет. Джеймс широко улыбнулся, я улыбнулась в ответ, и, счастливо рассмеявшись, мы поцеловались.
– А тебе точно не влетит, что ты здесь? – спросила я через какое-то время, подумав, как недовольны будут его родители, узнав, что он пропустил футбольную тренировку.
– За меня не беспокойся. Они ничего не узнают. Я успею вернуться до их прихода. – И, чтобы меня успокоить, он чмокнул меня в нос.
Тут затрезвонил домашний телефон, и я вмиг отскочила от Джеймса.
– Это всего лишь телефон, Эйми, – рассмеялся он. – Не бойся, твои родители нас не застукали.
– Ха-ха, очень смешно, – огрызнулась я. Щеки у меня горели ярче, чем уголь в раскаленной топке.
Я сняла трубку, глядя, как Джеймс закатывает рукава и опорожняет карманы, выкладывая на стол содержимое: бумажник, какую-то квитанцию, монеты, ключи от «БМВ-323-CI», который подарили ему родители на шестнадцатилетие. Потом он прошел на веранду, где в уголке располагалась его маленькая художественная студия. Не отрывая глаз от Джеймса, я слушала Томаса, оказавшегося на другом конце линии, и по мере того, как он говорил, улыбка моя все более тускнела. Когда Томас закончил, я повесила трубку – и обнаружила, что Джеймс внимательно за мною наблюдает.
– Все в порядке? – насторожился он.
– Тебе надо идти. Твоя мама уже едет домой, и с ней Фил.
Джеймс тихо выругался. Со своим двоюродным братцем он по-прежнему не ладил. Однажды он застал Фила, который рыскал по его письменному столу. Я знала, что все подаренные мною открытки и разные безделушки Джеймс хранит в нижнем ящике. А еще он хранил все мои записочки и письма. Неужели Фил их прочитал? Этого Джеймс утверждать не мог, однако заметил, что исчезла наша с ним фотография. На снимке мы ели фруктовый лед на палочках, и Джеймс невзначай приобнял меня за плечи. Мне было тогда двенадцать, и я надела свое первое в жизни бикини, которое уговорила маму купить при условии, что папа никогда меня в нем не увидит. Лицезреть свою маленькую дочурку, прикрытую этими куцыми лоскутками, было бы для него чересчур. А потому, когда мама Кристен отдала мне для альбома эту фотографию, я тут же подарила ее Джеймсу. Мне не хотелось, чтобы этот снимок нашел папа – но теперь, когда я боялась, что фото стащил Фил, прежние страхи уже казались пустяком.
Джеймс оглянулся на кухню, задумчиво потирая кисти рук.
– Похоже, мне надо идти.
– Джеймс, твой отец…
Он напряженно посмотрел на меня:
– Что?
– Он уже дома и спрашивает, где ты.
Кровь отхлынула от его лица.
– Джеймс?
– Все, убегаю. Потом тебе позвоню.
