Я схватила мобильный и набрала номер Звягинцева.
— Сергей, надо узнать, кто из местных выезжал на машине вчера вечером или сегодня рано утром.
— А это зачем? — удивился он. Я объяснила, и Сергей со мной согласился.
— В этом что-то есть, вдруг повезет… Ладно, Шерлок Холмс, продолжу свой обход, а ты не забудь проверить все замки. Будут новости, позвоню.
Теперь я почувствовала себя куда лучше. Идея представлялась мне стоящей, я даже смогла убедить себя: подозреваемый вот-вот появится. Надо лишь набраться терпения. Жаль, Звягинцев не взял меня с собой…
Я вновь принялась за книгу. Повествование увлекло, но через три десятка страниц с мыслей об Агнес, которая точно незримо присутствовала рядом, я переключилась на Роланда. Хотя чему удивляться? Не было дня, чтобы я не думала о нем.
Итак, он отправился в армию, о чем я узнала раньше его родителей. Он написал мне письмо, как только его призвали, то есть как только он стал для меня недосягаем. Именно так я расценила его поступок: он сбежал, бросив меня. Гнев и обида, вот что я тогда чувствовала, парадоксально, но именно это и помогло мне справиться. В письме он писал, что разочаровался в выбранной профессии и решил не торопясь подумать, к чему лежит его душа (а думать, само собой, лучше всего в армии). И ни намека на наши отношения и истинную причину его поступка.
Допустим, о причинах он промолчал, боясь, что письмо увидит кто-то из посторонних. Дело было даже не в его словах, а в самом тоне письма. Это было письмо брата сестре, и ничего более. И я, проревев всю ночь, включилась в игру, ответив ему сестринским посланием. Посмотрим, сколько ты выдержишь…
Я вновь недооценила характер брата. Он был правильным парнем и поступать должен был соответственно. Служил Роланд в такой тьмутаракани, что отпустить меня туда одну отец, конечно, не решился, я поехала навестить брата с его родителями. Надеялась увидеть его измученным, несчастным, что было бы достойным наказанием за предательство и отбило бы охоту впредь вытворять такое, а увидела спокойным, всем довольным и, кажется, даже счастливым. И растерялась. Я окончательно перестала понимать, что происходит. Как он может жить без меня, улыбаться, дышать, когда я едва держусь?
Мне не осталось ничего другого, кроме как продолжить игру. Он писал мне часто, наверное, через день. Без его писем я бы точно свихнулась, они позволяли держаться, напоминая о том времени, когда мы были детьми и делились сокровенным.
«Ладно, — думала я, — он вернется, и мы опять будем вместе. Надо только подождать».
Вернулся он не один. В последний месяц службы умудрился жениться. Обещал сюрприз, и тот удался на славу. Не знаю, кто был поражен больше, я или его родители. Если честно, к тому моменту я ждала чего-то подобного, если уж он решил бежать от меня, то вряд ли остановится. Новоявленная супруга оказалась на вид невзрачной, плохо одетой девушкой чуть старше Роланда. Значит, выбором он особо не заморачивался, сделала я вывод, и женился на первой, кто под руку подвернулся, в желании продолжать свой бег от меня или от самого себя, что для меня было равнозначно. Родители же сделали прямо противоположный вывод: если их красавец-сын взял в жены «серую мышку», то не иначе как по большой любви.
— Это Лиза, — представил Роланд свою жену. — А это моя сестренка, Аня. Привет, Заяц.
Зайцем он называл меня лет с восьми, и сейчас это прозвище причинило мне боль, словно я в одно мгновение вновь стала маленькой девочкой, а он был взрослым мужчиной, и между нами пропасть. Он обнял меня, смеясь, оторвал от земли и закружил. А я чувствовала, как дрожат его руки, и это вернуло меня к жизни, потому что стало ясно: все это притворство. То, от чего он бежал, никуда не исчезло, сколько бы он ни твердил себе об обратном.
«Я справлюсь, — решила я. — У меня хватит терпения. Посмотрим, сколько он протянет с этой Лизой». Облегчать ему жизнь я не собиралась, напротив, спешила ее усложнить. Закрутила роман с парнем на шесть лет старше меня, сыном папиного давнего приятеля. О чем и рассказала Роланду в ближайшем телефонном разговоре. Думала ударить побольнее, а услышала в его голосе радость.
— Здорово, — сказал он. — Уверен, он отличный парень, не терпится с ним познакомиться.
Павел, так звали моего избранника, вскоре сделал мне предложение. Ему предстояла долгая загранкомандировка, и со свадьбой следовало поторопиться. И мои, и его родители радовались нашему счастью и будущему родству. В общем, все складывалось отлично. Но только не для меня. Я думала, Роланд меня остановит. Опомнится, скажет: «Анька, что мы творим?» И мы уедем. Все равно куда, главное, вместе.
Он явился в Москву с толпой родни, с этой своей Лизой, и, кажется, действительно был счастлив. За меня. Только тогда я поняла: нет никакой игры, он убежден, будто все делает правильно, что для меня и для него так лучше. И я растерялась. Впервые не знала, как поступить. Кажется, он был счастлив в своей уверенности, что наваждение отступило (должно быть, именно так он называл нашу совсем не братскую любовь), а я именно этого и хотела больше всего: чтобы он был счастлив. Да вот беда, раньше это означало и мое счастье тоже, а теперь все пришло в противоречие, и мое счастье означало его несчастье и наоборот. Жуткое отчаяние, вот что я чувствовала на своей свадьбе, и как справиться с этим, я не имела понятия. Но с Роландом согласилась, раз уж ничего другого мне не оставалось, отправилась с мужем в командировку. И началась моя странная жизнь, вроде бы и не моя вовсе, я в ней была задействована как будто наполовину, одна часть меня здесь, а другая бог знает где. Но эта раздвоенность позволяла кое-как держаться.
И еще его письма. Он по-прежнему писал очень часто, рассказывая обо всем на свете, о книге, которую читал, о погоде, о музыке. Любое повседневное занятие стало поводом рассказать мне об этом. Теперь-то я понимаю, его терзала тоска, и он, как и я, находился где-то между двумя мирами, а эти длинные письма создавали иллюзию моего постоянного присутствия рядом. Отвечать ему было мучительно. Мой ответ укладывался в одну фразу: «Без тебя все бессмысленно», но как только он узнает о моем отчаянии, его счастье рухнет, точно карточный домик, и я отвечала на каждое письмо, но писала не о себе (о себе-то рассказывать было нечего), я писала о стране и людях, что меня окружали. Путевые очерки. И это тоже приносило облегчение: чужие судьбы отвлекали от своей безрадостной жизни, катящейся ко всем чертям.
А еще по вечерам я гоняла на машине. Пустынная дорога, свет фар выхватывает из темноты деревья на обочине, которые больше походили на сказочных существ, а я гнала и гнала вперед. И чудилось мне, где-то за горизонтом моя жизнь, настоящая. Вся штука в том, чтобы побыстрее оказаться в том месте…
Отпуск мы решили провести вместе. Не помню, чья это была идея, кажется, моего мужа. Роланд ее воспринял с радостью. Подтянулись еще какие-то друзья, в общем, к морю отправились большой компанией, все недавние молодожены, общительные, веселые. Выпивка, песни под гитару, пешие походы… Мой муж очень подружился с Роландом, то есть он всегда был ему симпатичен, а тут они стали близкими друзьями. То, что муж видит в нем друга, меня не удивило. Мой брат Роланд вызывал не просто симпатию, а прямо-таки восхищение у бесконечного числа людей, с которыми сталкивала его жизнь. Ему для этого и делать-то ничего не приходилось, просто быть самим собой. В этом смысле со времен нашего детства ничего не изменилось. А вот то, что Роланд испытывает добрые чувства к Павлу, у меня в голове не укладывалось. Потому что я Лизу ненавидела. Наблюдая за братом, я пыталась обнаружить притворство, тщательно замаскированную ревность или хотя бы раздражение, но он был абсолютно искренен и, кажется, рад за меня.
