— И теперь ты боишься, что они все свалят на парня?
— Да, боюсь.
— Они профи и хотят найти убийцу. Два убийства — не шутка, а если будет третье… Ты правильно сделала, что все им рассказала. Перестань себя изводить.
— Тут вот еще что. Я подумала, Юрис действительно мог что-то видеть в тот вечер, и спросила его.
— Он может говорить? — удивился Звягинцев.
— Он вполне отчетливо произнес мое имя. И… они с матерью ведь как-то понимают друг друга.
— Только не говори, что ты пошла к этой вздорной бабе…
— Пошла, — сказала я.
— И что? Надеюсь, обошлось без рукоприкладства?
— Я боюсь, что подставила Юриса. У меня была Ирина, пошли слухи, в общем, ты понимаешь, что Юрис…
— Вот оно что… И ты еще удивляешься, что следователь был так настойчив? Постой, какая Ирина?
— Я не помню фамилии. Твоя одноклассница.
— Шарапова? Ей-то что у тебя понадобилось? Хотя догадаться не трудно. Ладно, завтра зайду, и мы все обсудим.
Мы простились, и я отложила в сторону мобильный, вздохнув с некоторым облегчением, вместе с которым пришло чувство, подозрительно похожее на стыд. Свалила все проблемы на Серегу и рада.
— Черт, — досадливо пробормотала я, и тут зазвонил мобильный. Я была уверена, это Звягинцев. Но звонила моя подруга.
— Анюта, что я слышу? Ты на хуторе? — смеясь, сказала она.
— Ну да. Я же тебе говорила.
— Ты говорила о намерениях, — поправила Татьяна. — А намерения не всегда осуществляются. Значит, ты здесь? Тогда жду в гости.
— В гости? Ты что, приехала?
— Час назад. Соседка успела сообщить, что хутор теперь обитаем.
— Ставь чайник, сейчас буду, — радостно заявила я. И, позвав пса, бросилась в село.
С Татьяной мы с детства неразлейвода. Встреча наша произошла в мой первый приезд сюда. Никто из нас ее не помнил. Агнес дружила с Мартой, ее бабкой, а вот наши матери подругами не были, скорее всего, из-за разницы в возрасте. После войны Марта вышла замуж во второй раз и родила дочь в пятьдесят первом году. К тому моменту моей матери было уже шесть лет. Муж Марты прожил недолго, его похоронили, когда дочка пошла в первый класс. Сказались старые раны, он прошел всю войну, в конце сорок четвертого получил тяжелейшее ранение. В общем, жив остался чудом.
Местные считали, только забота Марты позволила ему продержаться так долго. Успел увидеть, как дочка пошла в школу. Впрочем, злые языки утверждали, что израненному бойцу помогла не только Марта, но и кое-кто другой. Мнения, кем был этот «кто-то», однако, разделились. Называли как председателя сельсовета, так и военкома, который частенько приезжал сюда из города навестить однополчанина. Военком этот фигурировал еще в одной легенде: его прочили на роль любовника Агнес, от которого она и родила в конце войны двойню, мальчика и девочку. Девочка, кстати, моя мама.
Агнес, слыша это, криво усмехалась, раз и навсегда заявив детям, до которых, само собой, болтовня кумушек долетала, что их отец — ее законный муж, которому она была верна всю свою жизнь. Лично у меня ее слова сомнений не вызывали, хотя, даже будь иначе, осуждать Агнес мне бы в голову не пришло, учитывая страсть деда шляться по окрестным лесам в компании подружки. Впрочем, не мое дело и его судить. Неизвестно, как бы повела себя я, доведись мне жить в такое время.
С военкомом кумушки дали маху, быть родителем близнецов он точно не мог, ибо в момент зачатия находился далеконько. Однако существенную роль в жизни подруг он все-таки сыграл. Когда война еще была в самом разгаре, он оказался в наших краях во главе группы разведчиков. Неподалеку отсюда они наткнулись на немцев, и будущий военком был тяжело ранен. По дороге им встретился бабкин хутор, где они и решили попытать счастья. Хозяйка, молчаливая и суровая, накормила их и разрешила передохнуть на сеновале. Утром они стали упрашивать ее оставить у себя раненого. И бабка согласилась.
Этот факт по сию пору в моей голове не укладывается. Хорошо ее зная, я бы со стопроцентной уверенностью заявила: Агнес не стала бы рисковать собой и детьми, да еще из-за офицера Красной Армии, к которой добрых чувств не питала. Ведь от этой самой армии дед в первый раз и подался в лес, а она вынуждена была прятаться у родственников. Но Агнес снова смогла меня удивить, потому что раненого, вне всякого сомнения, оставила. Вместе с Мартой его выходила, а потом переправила к партизанам. После войны он явился сюда проведать своих спасительниц. Благодаря ему (войну он закончил в чине полковника), а также связям с партизанами, подруг не тронули, хотя бабке, по всем статьям, переезд за Урал был обеспечен. У Марты положение было чуть лучше: фамилию она носила русскую, замужем была за сельским учителем, который, кстати, умер от туберкулеза в самом начале войны, но мать немку и деда пастора ей бы припомнили. Нашлись бы добрые люди, донесли.
Иногда я задаюсь вопросом: это судьба так хитро распорядилась? Или все-таки Агнес взяла ее в свои руки и решила рискнуть с дальним прицелом: мол, как бы эта чертова война ни закончилась, неплохо бы иметь своих людей по обе стороны линии фронта. Наверное, я к ней несправедлива и двигало ей нормальное человеческое сострадание, а ее суровая отрешенность не более чем защитная реакция, в душе она добра и прекрасна…
Интересно, оставляя на хуторе раненого командира, ребята поняли, что имеют дело с немкой? Наверное, все-таки нет. Впопыхах не поинтересовались… Сама Агнес, как всегда, скупо повествовала об этом событии. Совсем-то игнорировать его она не могла. Сразу после войны для нее это стало спасением, а уже позднее — ежегодной обязанностью в День Победы постоять на площади среди других ветеранов, которых одаривали цветами и от души благодарили пионеры. Само собой, рядом с бабкой стояла Марта. Военком, кстати, и познакомил ее с будущим мужем. Агнес, похоже, жениха тоже сватали (военком оказался мужчиной свободным), но она продолжала себя считать мужниной женой, хотя к тому времени дед уже растворился где-то на дальних-предальних просторах, впрочем, и тут наверняка не скажешь. Одно несомненно: Агнес осталась на своем хуторе, и о ее заслугах новая власть никогда не забывала.
Скоро у меня появится возможность куда больше узнать об этой истории. Очередной том выйдет весной… Собственно, благодаря моей подруге Таньке дневники Марты и увидели свет. Надо сказать, подруга с детства много читала, что называется, запоем. И однажды сказала мне, когда ей было лет одиннадцать:
— Вот бы мне такую работу найти, чтобы книжки читать!
Мы тогда посмеялись, но Танькино желание сбылось. Она стала редактором в крупном издательстве, где и трудится до сих пор.
О дневниках Марты долгое время никто не знал. Ни дочь, ни ее единственная внучка. Подобное может показаться странным. Но не для меня. Дневник был для Марты отдушиной, ее тайным наперсником, если угодно, и оставалась она с ним один на один в те поздние часы, когда все дела были сделаны и домашние уже спали. В редкие минуты, которые принадлежали только ей.
