«Местная бабушка подвела нас к своему дому и вынесла мешочек красного чая. Он пах свежими сливками, а листья были иссиня-черными, вытянутыми, красивой и необычной формы. Цена была неожиданно высокой, даже очень, но мы все равно приобрели заветный мешочек».
«Я не могла переставать восхищаться красотой Сам Нуа. Ее дикостью, неприветливостью, холодом и туманами, опасными дорогами и при этом острым, щемящим сердце ощущением прекрасного. Прекрасный чай, знакомые люди, фабрика, «русская деревня» и очень даже красивые виды Пхонгсали были похожи на семейный очаг верной супруги, а встреча с Сам Нуа была наполнена фатальностью ощущения чистой, первозданной, дикой и буйной красоты. В Сам Нуа почти что нет чая, местные совсем не любят его, не чувствуют. Она похожа на угловатую дикарку, удивляющую и отталкивающую одновременно».
Но эти строки появятся уже после поездки, а пока что Александр сидит в своей опустевшей фабрике с приехавшей из Китая женой; сидит и говорит с ней про дух генерала Ван Бао. А она неуверенно качает головой.
Но потом они приняли решение. Просто потому, что сидеть и чего-то ждать было нельзя.
Насколько я знаю, поездка Александра и Юнь была долгой и началась довольно неожиданно. Они поехали «в Тай».
Лаос для Таиланда – это примерно как Белоруссия для России, «в Тай» иногда ездят за покупками. Александр и его Юнь начали с Патттайи, где долго говорили с Рувимом.
А это особая и интересная история. Рувим, бывший уфимский джазовый пианист из моего рассказа «Вася Странник», известен в «русском Таиланде» многим. Александр прославился тем, что стал первым в мировой истории русским, продававшим чай китайцам. Рувим же начал с того, что арендовал, за полные копейки, дом, где годами никто не желал жить.
А дело было в том, что прежний его обитатель убил двух своих живших с ним жен и еще какую-то служанку (кандидатку на роль третьей жены?) и исчез навсегда. Причем произошло это в самом доме, внутри.
И вот прошел год, другой, Рувим создал свой ресторан, потом телевизионную компанию, потом музыкальную студию, в доме у него было все нормально…
Для местных жителей Рувим был человеком, победившим духов. Рецепт его был прост: забить на них, не испугаться.
Я не знаю, о чем и сколько они говорили с Рувимом и как к этому отнеслась китаянка Юнь. Но из Паттайи она с Александром вылетела в Сингапур. На Саго-лейн в сердце Чайнатауна.
Из всей великой китайской цивилизации, охватывающей множество стран, Сингапур известен особо. В «большом Китае» то, что называется предрассудками, подвержено моде – оно приходит и уходит. В Сингапуре не уходит ничего, все остается, хотя многое добавляется.
Центр этой древней мудрости – Саго-лейн, с ее тысячами грустных духов в каждой частице влажного воздуха.
Дело в том, что в британские колониальные времена на Саго-лейн были организованные китайскими кланами последние приюты для больных и немощных. Дома смерти. Сегодня на вид эти дома ничем не отличаются от прочих двухэтажных зданий Чайнатауна под тяжелыми темно-оранжевыми черепичными крышами. Но местные жители просто так сюда не ходят.
Они, впрочем, и не посещая Саго-лейн, знают, что нельзя фотографироваться втроем. Потому что вспышка камеры берет в плен душу того, кто в середине. Это ловушка. Такого человека ждет преждевременная смерть.
Еще нельзя наступать ногой на книги или газеты, особенно в молодые годы. Потому что человек, который будет так делать, не сможет учиться, станет тупым.
Еще не стоит держать дома кактусы, у них негативная энергия. Зато полезно знать, что дерево бодхи, под которым сидел Будда, держит духов на расстоянии.
А вот что особенно важно: нельзя сидеть в пустых первых двух рядах на китайской опере в Ночь голодных духов – это места вот как раз для духов. Не надо занимать такие места. А займете – надолго запомните.
Через пять дней после Саго-лейн Александр и Юнь были уже в Пхонсали. На дне одного из двух их рюкзаков были тщательно завернутые предметы.
Трудно сказать, откуда так много жителей Пхонсали узнали, что сейчас произойдет что-то серьезное. Но они в нужный момент были там – жались к краю площади, на которую выходила чайная фабрика. Молчали и ждали появления Александра.
И он вышел, держа в руках два пакета с Саго-лейн, поменьше и побольше. Юнь вышла за ним с тазиком в руке, положила туда зеленые мясистые листья, с неподвижным лицом замерла в ожидании.
В маленьком пакете лежал, съежившись, бумажный человечек.
В него заключают дух человека, который мешает твоему успеху или причиняет тебе вред или боль. Дух будет сидеть там, ожидая в безнадежности, когда ты достанешь человечка, положишь на землю и занесешь над ним красную – обязательно красную – туфлю с Саго-лейн. Он бы убежал, но не может.
Никто на площади в Пхонсали, даже потомки солдат Ван Бао, не знали в точности про это сингапурское колдовство. Они просто знали, что сейчас что-то будет происходить.
Они ждали, и они, вытягивая шеи, смотрели издалека на лицо Александра, который сел на ступеньку у входа на фабрику, устроился поудобнее, достал из другой упаковки красную туфлю, да попросту та– почек.
И тут…
В Сингапуре есть еще один обычай, не имеющий вроде бы никакого отношения к битью бумажного человечка. Если вы покупаете там новые туфли, кроссовки, вьетнамки, тапочки… что угодно, любую обувь… то, перед тем как надеть ее, вы достаете такую обувь из коробки (пока она еще чистая) и кусаете ее. Не сильно. Можно одну туфлю, можно обе, не важно.
И это правильно. Туфли надо кусать, чтобы они не укусили тебя – ну, то есть не натерли ногу.
Александр раза два покупал себе что-то на ноги в Сингапуре и, в общем, знал, как избавить себя от мозолей. Он никак не связывал это с тем, что ему сейчас предстояло, он просто по привычке, машинально, ощутив в своей руке новые тапочки, поднес один из них к зубам.
Под стрекот кузнечиков, отдаленный звук лаосского радио вся стихшая площадь, человек двадцать (это в деревне – много), смотрела. Она смотрела на зубы Александра. Многие также, как бы впервые, увидели в этот день его странные глаза, жестоко серые и нежно синие.
Он разжал чуть прикушенные над носком тапочка хорошие, крепкие зубы. Поднял красный тапочек над головой, высоко-высоко над головой… И начал лупить им бумажного человечка на земле. Шлепки были слышны всем.
Когда вы бьете человечка, то делать это нужно долго, много раз, нараспев произнося: «Я буду бить тебя, маленький человек, я буду бить тебя, пока тебе не станет некуда бежать, пока ты не сгинешь».
Это обязательно надо делать – нельзя молчать. Ты можешь написать на его бумажном боку все зло, исходящее от твоего пусть неизвестного тебе врага. Но еще ты должен громко, на любом языке, говорить ему: «Я буду бить, бить тебя, человечек, пока ты не поймешь, что твое дело плохо».
Он – тот, кто делает зло, – после этого не умрет, но у него будет очень плохой год.
