Да и я, услышав его слова, не то чтобы ощутил холод живота кобры, пробирающейся за воротник. В Могоке, в конце концов, военные так и кишат. И не пускают туда иностранцев.
– Я там вообще, как ни странно, не был, – подтвердил мои мысли Виктор. – Ни разу.
Исключения, однако, всегда случаются. Киру подговорил на эту бешеную поездку очень крупный рангунский ювелир, а они, по определению, должны быть знакомы с ключевыми военными, причастными к рубиновым приискам, самым знаменитым во всем мире. Они, вообще-то, могут выдать разрешение на визит.
– Но это даже на хорошей машине… – поморщился я.
– Шесть часов, – сказал Виктор.
Я поднял бровь.
– От Мандалая, – уточнил он. – Но что вы думаете – у такого ювелира, как в нашем случае, нет маленького частного самолета? Страна-то у нас, может, и африканская по уровню развития, но кто сказал, что по Африке не летают самолеты? Вот она туда с этим своим клиентом и полетела.
– Бирманцы, – начал мне объяснять Виктор, – великие мастера многоходовых интриг. И когда с Кирой случилась после Могока та самая история, Виктор не стал сразу ломиться в двери тюрьмы, он пошел по знакомым, хоть как-то причастным к ювелирным делам. И начал терпеливо выяснять: что за человек повез нашу девушку в край, где по утрам лежат сырые туманы, из них выплывают нагромождения ржавых жестяных крыш, а внизу, на середине мелкой реки цвета кофейного топаза, стоят отчаявшиеся личности по колено в воде и зачерпывают, зачерпывают придонную грязь совками: вдруг в этих местах, где находили рубины и сапфиры еще при короле Анаврахте, что-то осталось?
И, представьте, интрига вырисовалась. Сложная, вовсе не сводимая к тому, что рангунский ювелир уж так возжаждал тела Киры, молочного, пухлого. Женщин с такой грудью и шеей вербуют в антитабачные активистки в Америке как олицетворение здоровья: курение старит кожу, а если кожа такая… Правда, Кире редко хватало одной пачки сигарет в день, но сливочная полупрозрачность, голубые вены под тонкой кожей – это почему-то никуда не девалось.
Интрига имела касательство, конечно, к деньгам и к конкуренции в этой тайно-жестокой отрасли. И совершенно не дело Виктора было вступать в эту нескончаемую драку профессионалов; ему просто надо было знать, мог ли летучий ювелир и вправду устроить то, о чем говорили шепотом его коллеги, нужно ли ему было такое. И получалось, что очень даже мог, и очень даже нужно было. Чтобы Кира и те, кто за ней стоит, больше в этих краях не показывались. Чтобы с ними никто не имел дела никогда.
По словам Виктора, Кира, вообще-то, закупала по большей части нечто не слишком дорогостоящее, а Каперович будто нарочно превращал каменный мусор в дерзкие и неожиданные узоры; вот и Могок – на любом рынке там вы увидите эти рубины, ценой доллара два-три, полупрозрачные, далекие от легендарного оттенка «голубиная кровь» – они, скорее, цвета моркови… Да, Каперовичу шлют иной раз заказы и из Нью-Йорка, и тогда в ход идут совсем другие камни, и их тоже надо закупать. Но все это не важно, важно было другое – какой же ювелир откажется показать (а его гость откажется посмотреть) еще и настоящие сокровища.
Я никогда не бывал и вряд ли буду в Могоке; но я вижу эту сцену. Кира на табурете какого-то ювелира – там, в мастерских, нет роскоши в обстановке, но есть роскошь иная. Вот она сидит, нет, не в привычном голубом шелке, в чем-то дорожном цвета хаки, и с умиленной улыбкой мадонны смотрит, смотрит…
Ведь там, в Могоке, бывают не только рубины. Есть звездные сапфиры – неограненные кабошоны, в глубине которых лунно мерцает пятнышко света, иногда в виде шестилучевой звезды. Или сапфиры странного лилово-чернильного цвета, как спелая ежевика.
Послушай, Саломея: у меня во дворце спрятаны драгоценности, которые даже твоя мать никогда не видела. Это необыкновенные драгоценности.
У меня есть ожерелье из четырех рядов жемчуга. Эти жемчужины подобны лунам, нанизанным на серебряные лучи. Они похожи на пятьдесят лун, пойманных в золотую сеть…
У меня есть два вида аметистов, черные, как виноград, и красные, как вино, разбавленное водой.
У меня есть топазы, желтые, как глаза тигров, и розовые, как глаза лесного голубя, и зеленые, как глаза кошек.
У меня есть опалы, которые горят словно ледяным пламенем, опалы, которые делают людей печальными и боятся темноты.
У меня есть ониксы, похожие на очи мертвой женщины.
У меня есть лунные камни, которые меняются вместе с луной и блекнут при виде солнца.
У меня есть сапфиры размером с яйцо, голубые, как голубые цветы.
У них внутри разливается море, и никогда луна не тревожит его синевы.
Итак, что ты желаешь получить, Саломея? Скажи мне, и ты получишь все, что пожелаешь.
«Дай мне голову Иоканаана», – ответила ему, как известно, Саломея; наша же Кира, наверное, просто сидела молча, линза дрожала перед ее глазом – и тут на свет явилась…
– Они хранят и переносят особо ценные камни в такой особой штуке, – сказал Виктор, – уже несколько столетий как неизменной, это круглая коробочка из бамбукового сустава, внутри лежит белая вата или шелковая тряпочка, а на ней…
История знаменитых рубинов из Могока занимает целые книги. Рубин Черного Принца и Педро Жестокого, тот самый камень, что украшал потом броню победоносного Генри Пятого в битве при Азенкуре. Чистый, прозрачный камень по имени Нга Маук, который носили на руке, в перстне, бирманские короли с семнадцатого века. Камень Маунг Линя, который был разделен на три рубина, каждый удивительного качества – это уже девятнадцатый век. А весил он до раздела четыреста каратов…
Впрочем, королевские рубины загадочным образом исчезли из дворца, когда в Бирму под грохот пушек пришли англичане, особенно некий полковник Слейтер. Но ведь шахты Могока работали и после англичан, работают и сегодня. Историю великих камней нашего времени рассказывают шепотом – поскольку продавать их можно только на официальных аукционах, но всплывают некоторые камешки почему-то уже в Бангкоке, за ними отправляются агенты бирманских спецслужб и, как ни странно, многое возвращают…
– А вообще, там у них змеиное гнездо, в этом Могоке, – поморщился Виктор. – Вы ведь слышали, что когда эту долину обнаружили в доисторические времена, то она кишела змеями, и люди якобы добывали камни очень странным способом – бросали кусочки мяса птицам, птицы глотали мясо почему-то вместе с валявшимися на земле, среди гадюк, рубинами, потом их как-то надо было подстрелить… Ну, не знаю. А то, что и сегодня там, где добывают рубины, живут духи наас, и что, если вы добываете большой камень, надо положить его на некоторое время в ямку, и через эту ямку никто не должен переступать? И что, если добытчик слышит в джунглях рев тигра, то следует поднять цену на тот рубин, за который идет в данный момент торговля? Вот такое место.
Виктор внимательно всмотрелся в виски на дне бокала, будто там скрывался какой-нибудь янтарного цвета камень.
– Ну, и по всей Бирме давно ходили легенды, что кто-то добыл лет этак тридцать назад рубин, который назвали камнем из Сонтау. Известно даже, что весом он был до огранки сто девяносто восемь каратов – булыжник. А вот кому его продали и куда он подевался, один черт знает. А про этот камешек рассказывали очень, очень разное.
