Нет, волшебство есть.
И я жду, когда начнется то, ради чего я сюда пришел.
Фредди выходит на сцену уже в образе: своей вечной шляпе и еще в ковбойских сапогах. Гитара в его руках кажется огромной, но это он просто сам маленький, он всегда казался мне страшно хрупким и беззащитным, а лицо немножко детским.
– Сейчас распоется, все будет путем, – утешает меня Миша после первой пары минут. – Покрикивает немножко, но это нормально.
И еще бы ему не покрикивать. Песня за песней Фредди поет на английском всяческую ковбойщину и прочее кантри. Что он делает? Где настоящий Агилерос?
Не говоря о том, что иногда он нацепляет на нос большие очки, всматривается в какие– то бумажки – то ли в ноты, то ли в слова, потом как бы стыдливо прячет очки и снова опускает пальцы на струны.
– Ты молодец, что нас сюда притащил, – кричит мне сквозь аккорды Аля. – То самое, что надо.
И я успокаиваюсь. Ну не быть же ему памятником самому себе, хочет повеселить народ американскими песенками – и ладно. Это не для меня музыка. Это вот для Али.
– Ребята, – говорит Саша в маленьком перерыве. – А представьте – у нас в единой и неделимой наверняка есть люди, которые говорят на этом языке. Читаю: Pagbabalik, Inday Ng Buhay Ko. А вот еще – Anak, Anak Mahirap, Anak Dalita… Как вы прочитаете вслух вот это «нг»?
– Как «анг», – говорю я, отбирая у него диски (он читает названия песен с них). В конце концов, это мои диски. Я их только что купил – и особенно тот, про который Фредди сказал мне, что это можно приобрести только здесь и больше нигде в мире.
– Вы, конечно, слышали о Магинданао? – спрашивает он меня в том самом нашем разговоре.
Он что, думает, хоть куда-то в мире доходят новости из этой страны?
– Я понятия не имею, что там произошло, – честно отвечаю я, смутно что-то припоминая.
– А никто этого не знает, – вдруг отвечает Фредди. – Вообще никто. Их просто убили. И боятся сказать правду. Я написал про это песню. И вы представляете – ни одна компания не осмелилась ее поместить на диск! Мою песню! – Он странно и слабо улыбнулся.
У него тонкая шея, нос кнопкой и две глубокие вертикальные складки ровно посреди щек – такие бывают, только когда улыбка очень широкая.
Этот диск у меня, как и все прочие, лежит и сегодня. Фредди издал его сам, на задней обложке значится его собственная компания – Aguileros Music Publishing. На передней лица Фредди нет, только серая тень, отблеск лица и длинные волосы, свисающие вдоль щек над зажженными свечами. И одно слово, которое, может быть, и понятно каждому филиппинцу – Maguindanao. А больше никому.
Кто и кого убил в этом далеком городе на далеком острове, не очень известном даже манильцам, я не знаю до сих пор. Хотя не сомневаюсь, что тут поучаствовала какая-нибудь местная частная армия (она же – банда), а также купленная кем-то констебулярия – и много ни в чем не повинных людей. В этой стране ничего не меняется и не изменится никогда. И не только в этой.
– А теперь наконец мои собственные песни для старых друзей, которых здесь сегодня много, – сказал в микрофон Фредди; а голос у него все-таки никуда не делся, глубокий, горловой, медовой мягкости. – Мои песни, третьей из них и последней перед перерывом будет та, которую я пою здесь на каждом концерте. И, если кого-то интересует, так будет и дальше. Я буду ее петь.
И вот оно наконец настоящее – льющийся серебряный дождь струн, как будто здесь не одна гитара, а две. И голос… чуть суше, чуть скованнее, но это его голос.
– Да офигеть, – сказала Аля. – И какого же хрена он пел до того всякую бодягу? И ведь язык красивый, оказывается. Слушайте, да это же какой-то местный Тальков.
– Какой там Тальков, поднимай выше – это местный Борис Борисович Гребенщиков, – уважительно опроверг ее Миша.
Резкий аккорд – и вот она, третья песня, последняя перед перерывом. Это Агилерос, настоящий Агилерос, это его ритм – медленного, но неодолимого шествия. Но я посмотрел на Алю, Сашу и Мишу и, вздохнув, честно признался самому себе: они сейчас видят жалкую старую обезьяну с гитарой, рассерженного старика, бессильно выкрикивающего злые слова в микрофон.
Перерыв – и в зале что-то изменилось. Изменилось и на сцене, кстати, там появился клавишник, возник какой-то новый моток проводов, который начали подключать…
Фредди мелькнул у бара. Он остановился у сидящего ко мне спиной человека, прикоснулся к его плечу… что-то озабоченно сказал, указывая на стаканчик рома в его руке (темный «Тандуай» с каламанси, без сомнения, – здесь все это пьют). Сидящий человек поднял палец: только один ромчик, не больше. Я в тот момент не видел его лица. Только волосы – мощный, свисающий почти до пояса хвост толстых, чуть вьющихся, будто просмоленных волос, из них можно вить корабельный канат и швартовать танкеры в Манильской бухте…
А Фредди все не отходил от этого человека, держа руку на его плече.
И что-то происходило вокруг них. Взгляды, дрожание атмосферы…
Странная тишина за передними столиками…
Оба встали и пошли к сцене.
Я забыл: забыл рассказать о последних словах в том самом нашем разговоре с Фредди, перед тем как он пошел надевать свою неизменную шляпу.
Это было так.
– В Гонконге? Вы купили мой диск в Гонконге? Да, это был отличный концерт…
– Фредди, не обижайтесь, но кроме вас там был саксофон – я не думал, что с саксофоном можно такое делать… На этой, как ее… куко – что-то такое…
– Так и не выучили наш тагальский… Sa Kuko Ng Aguila. Это значит – в когтях орла. Это был Пит. Пит Канзон. Сейчас уехал куда-то в Кувейт зарабатывать деньги, больше такого саксофониста в стране нет. Но знаете что…
Он мгновенно улыбнулся.
– Знаете что, тогда вас ждет сюрприз. Большой сюрприз во втором отделении. Та самая песня. Ну, мне пора, и заходите ко мне – всегда. Всегда.
Вот оно, второе отделение: Фредди и этот парень с волосами идут, рядышком, к сцене…
И я оборачиваюсь: что-то случилось. Зал, оказывается, полон. Люди стоят вдоль стены. Наглухо закупорена идущая вниз, на первый этаж, лестница – головы, головы.
И что-то на улице тихо, никаких гудков. А если и там, под окнами, собралась толпа?
– Леди и джентльмены, – плывет над залом мощный – да, теперь он снова мощный и глубокий – голос великого Фредди. – К нашей группе добавился новый музыкант. Я вижу, вы его ждали. Джерико Агилерос!
И стадион заревел.
Нет, это был всего лишь клуб, не очень большой двухэтажный деревянный дом, но какая разница.
А перед тем как ударить по струнам, Фредди вытянул в мою сторону палец и помахал им в воздухе: не было никаких обрядов и ритуалов.
«В когтях орла» – эта песня начинается тихо, но потом голос Фредди взмывает вверх и летит там свободно, как орел над холмами Бенгета. Он же сейчас этого не сможет!
