Аня тогда вцепилась в перила. Боялась, что индеец выместит злость на Корноухове. Однако всё закончилось так же неожиданно, как и началось. Павел Владимирович только подошёл. Что-то сказал по-русски. Испанского и английского он не знал. Рассчитывал на интонацию и жестикуляцию. И этого оказалось достаточно. Индеец осклабился. Кивнул, словно признавая свою горячность, и отправился к тропинке, уводившей через заросли к верхнему лагерю, где, как Аня уже слышала от Зои, жил сам Скоробогатов и все его люди, включая Шахбана, Сальникова, Егорова, индийца Баникантху и многих других, чьих имён Аня не знала. Девочка повела себя ещё более странно. Как ни в чём не бывало, мгновенно перестав плакать, развеселилась и бросилась вслед за уходившим индейцем. Не хромала, не держалась за расшибленные места, словно и удары-то были ненастоящие. Возле реки она с тех пор не появлялась, и сцену с её участием все довольно быстро позабыли.
Так уж вышло, что свидетелями смелого поступка Павла Владимировича стали все жители нижнего лагеря. От хижины для женщин на крики девочки тогда вышли Аня, Екатерина Васильевна, присоединившийся к ней Корноухов и Зои, которая могла бы жить вместе с отцом, Сальниковым, в верхнем лагере, однако предпочитала бо́льшую часть времени проводить с Аней. От обеденной веранды и хижины для мужчин за странной сценой наблюдали Никита Покачалов, лежавший в гамаке Дима, спустившиеся сюда из верхнего лагеря Артуро и Сальников с неизменно сопровождавшим его и жевавшим свою омерзительную бетелевую жвачку Баникантхой.
– Зачем вообще Скоробогатов привез нас на Амазонку? Столько людей… – не понимала Аня.
– Аркадий Иванович готовится к экспедиции, – отвечала Зои.
– Ну и пусть готовится. Мы-то ему зачем?
– Не знаю. Но, думаю, мы тут надолго. Так что надо придумать, чем заняться. Когда они все уедут, свожу тебя в соседний посёлок. Я тебе рассказывала. Иерусалим. Там забавно. У них своя церквушка. Крохотная такая, но чистенькая. Там каждый понедельник в четыре утра заводят генератор и начинается светопреставление. Знаешь, как на дискотеке. Огни мерцают, переливаются разными оттенками. И в громкоговорители на весь Иерусалим включают запись проповеди. Индейцы её особо не слушают. Знаешь, идут каждый по своим делам. А голос всё гремит, лампочки искрятся. В пять сорок всё стихает. Да и людей к этому времени почти не остаётся. Вот… В понедельник их слышно даже отсюда. Ну, если прислушаться.
– Почему ты решила, что мы тут надолго? Зачем? – настаивала Аня.
– Наверное, мы вроде заложников. Когда Аркадий Иванович добьётся своего, найдёт Город Солнца, тогда и отпустит нас.
– Заложники…
– Ну да, – Зои весело усмехнулась.
Она ничуть не изменилась с тех пор, когда Аня видела её в последний раз. Всё такая же улыбчивая, задорная, с перепадами настроения от неудержимой говорливости до отстранённой задумчивости. Здесь Зои ходила в молочных спортивных штанах и объёмной красной кофте с капюшоном, под которым она вечерами прятала от москитов свою наголо выстриженную голову. Титановое кольцо в брови осталось на месте, а вот прежние розовые тоннели в ушах сменились зелёными – как сама Зои говорила, под цвет джунглей.
Ночевала она в нижнем, но жила, по сути, в обоих лагерях. Старалась разузнать в верхнем лагере что-нибудь интересное и торопилась поделиться этим с Аней. Впрочем, новостей почти не приносила. Разве что рассказывала о царившем там оживлении – нанятые Скоробогатовым индейцы готовились к экспедиции, – а на четвёртый день сообщила Ане о скандале, который Лиза, дочь Скоробогатова, устроила только прибывшему сюда Артуро. Зои удалось подслушать их разговор, правда, сути его она всё равно не уловила. Лиза обвиняла Артуро в каком-то необдуманном поступке, а племянник Дельгадо оправдывался тем, что лишь выполнял прямое поручение Скоробогатова. Зои расслышала что-то о наручниках и странном месте под названием Пасть каймана. После того скандала Лиза и Артуро уплыли из верхнего лагеря по реке. Их не было часа три-четыре. А когда они вернулись, Лиза закрылась в своей хижине, где жила отдельно от всех, и не выходила оттуда почти сутки. Вроде бы плакала.
Аня и Зои, не зная, чем себя занять, ещё долго обсуждали эту стычку, шутили о том, что Лиза нашла в Пасти каймана, – предполагали, что речь шла о каких-нибудь зубах аллигатора, которые впечатлили Артуро своим размером. Шутки и смех Зои могли показаться неуместными в их положении, однако Аня была ей благодарна. Максим исчез, Дима отстранился, Екатерина Васильевна предпочитала проводить время в одиночестве, и весёлая болтовня с Зои позволяла сделать вид, что в происходившем нет ничего исключительного. Аня даже рассказала ей о кличке, которую они с братом дали Артуро.
– Донья Пепа! – Зои в восторге захлопала в ладоши.
Они ещё несколько дней придумывали клички остальным жителям верхнего и нижнего лагерей. Егорова прозвали главным жрецом из-за его исключительной любви, как выразилась Зои, пожрать со всеми церемониями. Диму из-за его ботинок они прозвала Жакуем, что, в общем-то, было обидно, но да, забавно. Баникантху нарекли Табаки, Лизу – Шапокляк, Шахбана – Франкенштейном, а самого Скоробогатова – Сахарином. Они придумали ещё немало прозвищ, однако донья Пепа по-прежнему веселила их больше всего.
Услышав, что Артуро удерживал Екатерину Васильевну и Павла Владимировича в своём подвале, что именно он был Пауком, о котором сам же отзывался с таким трепетом, Аня первые дни не хотела с ним говорить, однако постепенно смягчилась. Артуро показал ей ожоги, оставленные Шахбаном, рассказал историю своей сестры; уверил, что не обрадовался пленникам и вопреки воле Егорова кормил их. Мама Максима подтвердила его слова. Артуро был с ними обходителен, старался по возможности обеспечить им с Павлом Владимировичем хоть какие-то удобства в плену. В конце концов, у него, как у всех остальных угодивших сюда, в нижний лагерь, просто не оставалось выбора. Все здесь хотели одного – защитить себя и своих близких. В экспедицию Артуро напросился сам, потому что надеялся прояснить судьбу дяди Гаспара.
Уже не возражая против совместных прогулок, Аня наконец узнала, что Максим, по словам Артуро, вынужденно пошёл на сделку с Егоровым. Отдал ему статуэтку Инти-Виракочи, рассказал о проводнике Мардене из Белена, а потом улетел в Москву. Собственно, Илья Абрамович и не предлагал ему остаться – со своей обычной усмешкой заявил, что в лагере все не уместятся и если Максим решит сюда наведаться, то Шахбану придётся от кого-нибудь избавиться. Например, от Екатерины Васильевны.
– Они бы и его маму отпустили, – с печалью говорил Артуро, – и вас бы отпустили. Но вы для Скоробогатова вроде страховки. Гарантия, что Максим никому не проболтается о происходящем. Лишняя кровь им не нужна, поэтому они его не тронули. А сюда не привезли, потому что… Ну, сама понимаешь. Максим парень взбалмошный, непослушный. Но когда всё закончится, вас вернут домой. Исключительно так и никак иначе. Когда Скоробогатов найдёт Город Солнца, вы уже не будете представлять угрозу. Вашим словам всё равно никто не поверит. А у него достаточно… ну, всех тех, кто сумеет отстоять его репутацию.
