Пройдя через весь зал, Артуро показывал коллекцию масок чанкайской культуры: «О нет, что вы, что вы. Конечно, это не подлинники. Но, поверьте, они выполнены с предельной точностью. Вот, посмотрите на эту маску. Оригинал находится в Лиме. Тут воспроизведён даже скол у правой глазницы». Артуро настойчиво рекомендовал Максиму сходить на местную Пласа-де-Армас и там непременно зайти в расположенную по соседству церковь Эль-Кармен, «прекрасный образчик колониальной культуры». Предложил сопроводить его туда и на месте рассказать историю церкви.
– Поверьте, она великолепна! – настаивал Артуро, поправляя полуободковые очки. – И дело не в фасадах. Там стоит алтарь, вырезанный в стиле чурригереско. В прекрасной сохранности.
– Там в самом деле может быть красиво, – робко заметила Аня.
Максим посмотрел на неё с укоризной. В надежде отделаться от навязчивого гостеприимства и в то же время отвечая вполне искренно, сказал:
– Не люблю храмы, крепости, дворцы.
– Почему?! – ужаснулся Артуро и щёлкнул своей серебристой «зиппо».
– Да, в них есть своя красота, не спорю. Все эти фрески, алтари и… колонны. Но мне сложно восхищаться тем, что было построено рабами. А в данном случае, – Максим указал на развешенные по стене маски, – построено рабами на руинах собственной культуры.
– Ну ты даёшь, – прошептал Дима.
Артуро чуть не захлебнулся в потоке вырвавшихся слов. Говорил долго и громко. Аня едва успевала переводить его рассуждения о колонизации Южной Америки. Максим особой заинтересованности не выказал, и как-то само собой получилось, что его место занял Дима; он только обрадовался возможности поговорить с человеком, хорошо знавшим историю Перу.
– Странно заявлять, что испанцы поработили индейцев! – настаивал Артуро. – Здесь, на территории Перу, до прихода конкистадоров проживали миллионы людей. Думаете, они были свободны? Нет! Они всегда оставались рабами собственной знати! Никто из тех, кого мы обобщённо называем инками, не мог самостоятельно выбрать ни род занятий, ни место жительства. Мужа или жену за них выбирало государство. Вы ещё ребёнок, едва научились ходить, а ваше будущее предрешено – будете вы ткать, плотничать, мастерить зернотёрки или добывать золото. И только попробуйте отказаться от того, что вам навязывают! Государство по всей строгости карало бродяг и бездельников. Вот так. А вы говорите, рабство. При испанцах ничего подобного не было.
Максим шаг за шагом отходил от разгорячившегося Артуро. Притворялся, что любуется тяжёлыми овальными кронами авокадо, росших за окном, – улица едва просматривалась через гущу их лавровых листьев, и дом стоял в приятном отъединении; ничто не мешало представить, что ты находишься, например, где-нибудь в уютном уголке Пиренейского полуострова. Затем Максим повернулся к Стене рубежей и поражений, которую с полчаса расхваливал Артуро. Сделал вид, что не успел по-настоящему насладиться её своеобразием.
Артуро на манёвры Максима не обращал внимания. С оживлением, отчасти подтверждавшим его слова о прежней работе преподавателем, отвечал на Димины вопросы:
– Нет. Никаких рынков, никаких денег. Да и торговли как таковой в Тауантинсуйю, в государстве инков, не существовало. Даже свободный обмен был запрещён. Всё необходимое индейцы получали с государственных складов. То есть за вас решали, как и чем вы будете питаться, какую одежду носить и в каком доме проведёте жизнь. Понимаете?
Аня не успевала перевести предыдущую фразу, когда Артуро в запальчивости начинал следующую, так что в зале почти одновременно звучали два голоса, изредка прерываемые голосом Димы.
Максим надеялся, что его отсутствия никто не заметит. Шаг за шагом продвигался к двери. Осматривал выкрашенную в бледно-зелёный цвет и хаотично завешенную деревянными полочками Стену рубежей. Артуро чуть ли не в первую очередь повёл гостей именно сюда. Начал рассказывать о ней ещё на лестнице:
– Знаю, обычно люди хвастают своими победами: дипломы, медали, почётные грамоты или фотографии с известными людьми, не так ли? Но победы – это всегда законченные истории. Стена побед – это кладбище, на котором вы отдаёте дань прошлому. Печальное зрелище. А моя Стена – собрание начал. Череда первых шагов. Когда я смотрю на неё или когда рассказываю о ней кому-то, чувствую себя по-настоящему живым.
На одной из полочек возвышался стеклянный колпак. Под ним на подставке лежала белая сигарета с едва различимой печатью «INKA» у фильтра и расположенным там же индейским профилем.
– Древняя! – сказал Артуро, когда они впервые подошли к Стене рубежей. – Найдена при раскопках. На самом деле нет, конечно. Шучу. Это моя тридцать седьмая последняя сигарета. Да, я много лет не мог бросить курить. Тщетно пробовал ровно тридцать шесть раз. И каждый раз с такой жалостью смотрел, как уголёк доходит до фильтра… Выбрасывал остальные сигареты, а на следующий день или через несколько дней покупал новую пачку. Ничто не помогало. А потом Серхио – да, Максим, ваш отец – сказал мне мудрую вещь. Вроде бы как это слова Ганди. Так вот, Шустов сказал, что «отказ от предмета желания без отказа от самого желания бесплоден, чего бы он ни стоил». И мне это помогло. Я понял, что последняя сигарета должна остаться вовсе не прикуренной. И всегда лежать на виду. Чтобы я помнил об истинной природе своего выбора.
На соседней полочке под таким же стеклянным колпаком лежал зуб. Как оказалось, не менее ценный экспонат Стены рубежей.
– О, это мой пятый верхний зуб, то есть второй премоляр. Его, как видите, вырвали, а зуб-то здоровый, ни пятнышка. Память о моей глупости. У меня на шестом, соседнем, зубе стояла пломба. Она со временем поизносилась, и через неё в корень попали бактерии. Нерв мне удалили, и я не почувствовал, как там растёт киста. То есть поначалу не почувствовал. А потом киста стала поддавливать и пятый, полностью здоровый зуб. Но к врачу я не пошёл. Всё откладывал. А когда решился, было поздно. Пришлось удалять и пятый, и шестой. Киста разрослась до гайморовой пазухи. Теперь я показываюсь дантисту каждые три месяца. Вот так.
Надо полагать, этот экспонат действительно изменил жизнь Артуро: зубы у него были ровные, белые, что он демонстрировал при любом удобном случае. С гордостью предложил всем осмотреть их вплоть до едва проглядывавших зубов мудрости – предельно широко раскрыл рот, чем, правда, напугал Диму. Только Аня согласилась заглянуть, даже похвалила прикус.
– Возраст – лучший учитель анатомии, – заявил довольный Артуро. – С годами не остаётся тела целиком, как это бывает в детстве, когда лишь изредка выделяется и тут же забывается ушибленная коленка или растянутое запястье. Теперь у меня нет зубов вообще, есть конкретный первый моляр-имплант, боковой резец с пломбой, центральный резец с трещинкой и так далее. Я уже знаю, где у меня почки и печень, где сердце. Тело превратилось в конструктор, в орудие. Я им пользуюсь, я поддерживаю его в отличной форме, однако оно перестало быть мною. И это удобно. Начинаешь более деловито к нему относиться и, например, спокойнее воспринимаешь его жидкости, которые раньше вызывали отвращение.
