– Бесполезно, – качнул головой Дима. – Нет тут никого.
– Есть.
– С чего ты взял?
– С того, что на двери – проушины. Значит, снаружи она закрывается на навесной замок, которого нет. Ясно?
Максим, распалённый собственным нетерпением, уже не боялся привлечь внимание кого-то из жителей стоявших поодаль домов. Колотил по двери, по стенам. Пробовал сунуться в окно. Кажется, ещё чуть-чуть, и проломил бы ветхие доски – просто ввалился бы в лачугу, но тут изнутри раздался едва различимый голос, больше похожий на рычание старого больного пса.
Максим замер. Едва голос стих, вновь ударил по двери.
– Какого чёрта? – расслышала Аня испанские слова.
– Кажется, он недоволен, – прошептала она и вновь посмотрела на соседний дом. Мальчик, стоявший там, исчез. Будто спрятался, напуганный оживлением, которое Максим вызвал своей настойчивостью.
– Какого чёрта?! – уже громче, с озлоблением крикнул кто-то в лачуге.
Послышались шаги. Аня невольно отстранилась – упёрлась в перила балюстрады. Услышав, как та затрещала, вынужденно шагнула в сторону, к брату. А Максим продолжал уверенно стоять на месте. Скрестив на груди руки, ждал.
Лязгнул затвор, и дверь, чуть не задев Максима, распахнулась наружу – с грохотом ударилась о стену слева.
Аня думала, что увидит разъярённого индейца, готового незамедлительно расправиться с теми, кто нарушил его покой. «Законопослушностью не отличается». «Трижды задержан за мелкое хулиганство». Однако увидела низкорослого заспанного мужчину со свалявшимися тёмными волосами. Он встал на пороге в заляпанных бежевых шортах и какой-то нелепой толстовке, надетой на голое тело и распахнутой – под ней виднелась тёмная кожа впалой груди.
– Что вам нужно? – спросил он хрипловатым спросонья, но вполне человеческим голосом, из чего Аня сделала вывод, что мужчина тут не один. Его чертыхавшийся сосед явно остался где-то в глубине лачуги. – Кто вы?
Прежде чем Аня успела перевести его слова, Максим спросил:
– Вы говорите по-английски?
– Что? – Незнакомец поморщился. Кажется, его слепил даже ослабленный тучами дневной свет. – Конечно говорю. Я же британец.
– Британец? – спокойно уточил Максим.
– А то! Я родился в Гранд Британии. Деревушка. До неё отсюда плыть двадцать пять часов. Понимаете? Родился в Гранд Британии, значит, британец! – Мужчина, довольный своей шуткой, осклабился. Зубы у него были крупные и жёлтые. По-английски он говорил с испанским акцентом – дроблёным и напирающим на «р».
Взъерошив свои короткие волосы и хлопнув себя по щекам, незнакомец повторил вопрос:
– Что вам надо?
– Мы ищем проводника Мардена, – Максим продолжал говорить по-английски.
– Мардена… – проговорил мужчина, будто впервые услышал это имя. – Ну нашли, молодцы. А дальше что?
– Дальше я хочу с ним поговорить.
– С ним?
– С вами.
– Ясно… Слушайте, если вам нужен проводник, вы не по адресу. Я давно…
Марден помедлил. Достал из толстовки прозрачный целлофановый мешочек. Большим и указательным пальцами подцепил из него щепотку нюхательного табака – поднёс её к ноздре и вдохнул. Постоял так какое-то время, явно собираясь с мыслями, затем нахмурился и уже более насторожённо спросил:
– Как вы вообще тут оказались?
– Вот. – Макс протянул ему схему, нарисованную Дельгадо.
Марден мельком глянул на листок.
– Кто вас послал?
– Я должен поговорить с вами о своём отце. Вы его знали. Сергей Шустов.
– Кто?
– Серхио. Шустов. Друг Гаспара Дельгадо.
По лицу проводника не удавалось понять, заинтересован ли он сказанным и вспомнил ли озвученное имя.
– Он исчез, – Максим старался говорить как можно проще, опасался, что Марден его не поймёт. – А перед исчезновением оставил мне ваш адрес. И я хочу понять зачем. Вы знаете, где он сейчас? Что с ним случилось?
Проводник задумчиво потёр ноздри. Несколько раз моргнул, прогоняя остатки сна, и, подняв к притолоке руки, потянулся. Полы его толстовки разошлись, показав изувеченный глубокими оспинами живот. Шорты чуть сползли, и Аня брезгливо отвела взгляд. Марден ей не нравился. И уже точно не вызывал у неё доверия. Когда же он прервал протяжный зевок глубоким выдохом, Аня уловила кислый запах перегара, смешанный с ментоловым запахом нюхательного табака.
Так ничего и не сказав в ответ, проводник направился обратно в лачугу. Дверь оставил открытой.
– Не нравится мне это, – бросил он по-испански, обращаясь к кому-то, кто ждал его внутри. – Полудурки какие-то.
Прежде чем последовать за ним, Максим повернулся к Ане:
– Не говори, что знаешь испанский. Просто молчи и слушай.
– Хорошо.
Внутри лачуга оказалась такой же убогой, как и снаружи. Здесь не было комнат – одно большое помещение, захламлённое по углам и с диваном посередине. Вокруг дивана, накрытого ватином, в пакетах и просто на тёмном дощатом полу лежали пивные бутылки, очистки от овощей и фруктов. Нелепым контрастом на тумбе возвышалась стопка книг с неразличимыми надписями на корешках. Стопку книг венчала тарелка с заветренными объедками.
– Даже поспать не дали, – продолжал хрипло ворчать Марден.
Аня с подозрением осматривалась, пытаясь понять, к кому он обращается, однако никого не замечала. Из мебели тут кроме дивана и тумбы стояли три грубых табурета, заваленный тюками стол и самодельный шкаф. Его ручки были крепко перевязаны верёвкой, не позволявшей вещам вывалиться наружу – они свисали из щелей приоткрытых дверок. Рядом со шкафом на табурете стояла чёрная коробка телевизора. Антенна, соединённая с ним длинным проводом, висела под потолком и была вся изогнута, надо полагать, в поиске единственно верного положения, позволявшего хоть что-то увидеть на экране. Снаружи Аня не приметила на лачуге электрических проводов и догадалась, что короб, спрятанный в дальнем углу, – это генератор с выведенным за стену выхлопным рукавом.
– Интересно, как он ходит в туалет? – прошептал Дима.
– Надеюсь, не в озеро под домом.
В полумраке закрытых окон легко было наступить на что-нибудь неприятное. Хотя бы вон на тот огрызок яблока, кажется, успевший изгнить и зарасти плесенью. Впрочем, с Аниных кроссовок до сих пор сочилась тёмная вода, и переживать из-за таких мелочей было глупо. Они тут с Максом и Димой неплохо наследили.
– Так зачем вы пришли? – спросил проводник, присев на диван и втянув ноздрёй новую щепотку табака.
Омерзительная привычка, хуже которой была разве что привычка Баникантхи жевать бетелевую жвачку.
– Я пришёл за ответами. – Максим остановился в нескольких шагах от Мардена.
