– Да уж…
В конце письма Дельгадо сообщал, что индейцы так и не смогли объяснить причин, по которым вдруг сбежали или были изгнаны из столь прекрасного места.
– В каком году их поймали? – уточнил Дима.
– В шестьдесят восьмом они сбежали, – Аня нашла соответствующую строку в письме. – А через двадцать пять лет вернулись. Это…
– Девяносто третий, – Максим опередил её в подсчётах.
– Год, когда Город Солнца начал торговать своими памятниками, – кивнул Дима. – Всё сходится. Начался период Упадка. Пятый из тех, что выделял твой папа.
– Дальше, – потребовал Максим. Не хотел отвлекаться на эти сейчас неуместные рассуждения.
Собственно, Ане оставалось перевести несколько абзацев. В них Дельгадо писал, что индейцы, помимо прочего, упомянули гнев богов, все предыдущие годы мирно, почти благодушно обращавшихся к своим последователям громоподобным голосом крови.
Допускаю, что «гневом богов» индейцы и охарактеризовали событие, вынудившее их покинуть Город Солнца. Ничего более на этот счёт, даже самой завалящей подробности, они во время допроса не выдали. А если и выдали, в записи их слова не попали, так как, скорее всего, были сочтены малоинтересными – и без того в документе хватало «индейской, чудом уцелевшей ереси». Так что выводы, Серхио, делай сам. Тут я могу лишь развести руками и признать свою беспомощность.
И да, чуть было не запамятовал кое-что любопытное. Индейцы ведь утверждали, что их и чернокожих рабов было в десять раз больше, и погибли они не от тропических болезней или укусов змей, как можно было бы предположить, а по воле разъярённого бога, не пожелавшего их отпустить и пославшего вслед за ними, цитирую, «тени своего гнева». Они якобы много дней преследовали их в образе «гигантов с обезображенными лицами на груди». Вот такая захватывающая история, нелепая, конечно, но отчасти подтверждающая, что картины, о которых я писал тебе ранее, в самом деле принадлежали кисти нашего Вердехо. Возможно, люди с лицами на груди стали частью одного из возрождённых в Городе Солнца культов уари, или тиауанако, или чавин с их богами, говорившими голосом крови.
– Голосом крови, – прошептала Аня. – Значит, они там в самом деле проводили жертвоприношения, как и чавин со своим Ланзоном? А может… Как думаешь, – Аня посмотрела на Максима, – этот голос крови как-то связан с подсказкой твоего папы?
– «Вместо крови прольётся вода»? Предлагаешь вернуться в Чавин и полить Ланзон водой? И что, по-твоему, произойдёт?
– Бог его знает…
– Чавинский бог, – усмехнувшись, поправил Дима.
За очередное письмо, а их ещё оставалось пять, браться не стали. И так просидели до двух часов ночи.
Утром их разбудил администратор. Сказал, что на имя Шустова-младшего пришёл конверт.
В конверте оказалась новая фотография Екатерины Васильевны.
Перед ней не было ни обеденного стола, ни изощрённого разнообразия блюд. Обычная одежда сменилась неким подобием безразмерной тюремной робы. Мама Максима сидела привязанная к громоздкому деревянному стулу с подлокотниками. На сей раз в объектив не смотрела. Опустила голову, позволив волосам упасть ей на лицо. Немножко ссутулилась. На обороте фотографии значилась цифра «3».
– Третий день. – Голос Максима сделался совсем низким, почти сиплым. У него дрожали руки. И Дима угадывал в этой дрожи больше злости – звериной, оскаленной, – чем страха.
Кем бы ни был человек, удерживавший и снимавший Екатерину Васильевну, он теперь не опасался напоминать, что его люди рядом и внимательно следят за каждым новым шагом Максима.
Фотографию Максим порвал. Обсуждать её отказался и потребовал скорее приступить к задуманному, так что Дима с Аней торопливо позавтракали в гостинице и сразу взяли такси до Археологического музея, где и застали ещё не успевшую провести ни одной экскурсии Софию. Нельзя сказать, что она обрадовалась их появлению, однако с уже привычной мягкостью согласилась ответить на Димины вопросы.
Пройдясь по собственным записям, дополнив их замечаниями Софии, Дима рассудил, что готов к противостоянию с Артуро. Едва ли получится одолеть его в споре об испанской конкисте, чего, собственно, и не требовалось, но хорошенько раззадорить белозубого донью – это пожалуйста, теперь Дима верил в свои силы. Впрочем, спор с племянником Дельгадо станет завершающим этапом. Пока что предстояло сосредоточиться на этапе начальном.
Вернувшись в гостиницу, Аня с Димой ещё два часа просидели за ноутбуком, сделали несколько звонков, после чего, подгоняемые Максимом, наконец заключили, что подготовка завершена. Ещё раз кратко проговорили основные этапы плана, так как в ближайшее время такой возможности не предвиделось, затем Аня позвонила Артуро. Сказала ему, что Максим выяснил кое-что интересное, связанное с Дельгадо и Шустовым-старшим, и готов этим поделиться, для чего назначает ему, Артуро, встречу в квартире Гаспара. На вопрос, почему именно там, ответила, что Максу нужно ещё раз взглянуть на обе открытки – со стелой и башней, – которые до сих пор лежали в кабинете.
– Как он отреагировал? – нервничая, спросил Дима.
– Вроде заинтересовался. – Аня повела плечами. – Через час будет на месте.
Прошло только двадцать минут, а донья Пепа уже сам прискакал в отель. Заявил, что всё равно был поблизости и не смог утерпеть.
– Значит, готов заглотить наживку, – прошептал Дима. – Весь трепещет и пребывает в предвкушении.
Максим с Димой не спорил.
Глава четырнадцатая. Безысхoднoсть
Все вместе спустились из отеля на улицу. Хотели уже сесть в машину к Артуро, когда Максим предложил пройтись до таунхауса Дельгадо пешком.
– Попутно введёшь Артуро в курс дела.
Дима, вздохнув, кивнул. Не хотел лишний раз топать шесть километров по тротуарам пыльного города, однако рассудил, что Максим предложил такую прогулку не из желания размять ноги, а преследуя какие-то свои, вслух не обозначенные цели. Времени препираться не было.
– Давненько я вот так, без машины, не ходил в Буэнос-Айрес. – Артуро задорно щёлкнул хромированной «зиппо».
Прибрежный Трухильо после горного Уараса казался излишне суетливым. Всюду пищали парктроники старых машин, кричали зазывалы из проезжавших маршруток, а в редких карликовых пальмах скандалили чёрные и зелёные попугаи, чьи голоса хорошо слышались даже в дорожном шуме. Из ресторанов и магазинов неслась приторная музыка, и в каждой второй песне очередной певец непременно старался как можно более чувственно вытянуть своё пошлое «корасон» – единственное слово, которое удавалось разобрать Диме.
Аня не умолкая говорила с Артуро. Пожалуй, чересчур громко смеялась и этим выдавала волнение. Ещё и теребила пуговицы на рубашке – Дима раньше не замечал у сестры такой привычки. Вообще, если хорошо знать Аню, а главное, нарочно искать в её поведении нечто странное, можно было без труда подметить и нервозность, и страх. Однако Дима заключил, что сестра справлялась со своей ролью. Сейчас от неё требовалось всеми силами отвлекать Артуро, не давать ему перейти к расспросам. Пусть помаринуется в ожидании.
