Клэй знает, что вот-вот им выходить на дорожку, и потому откидывается, закрывает глаза и представляет рядом с собой Кэри, тепло и сияние ее плеч. Веснушки на ее лице как булавочные уколы – такие глубокие и алые, но тоненькие – как график или, еще лучше, головоломка соедини-по-точкам для первоклассника. На коленях у нее – книга в светлой обложке, которую они читают вместе, с бронзовыми осыпающимися буквами: «Каменотес».
Ниже заглавия написано: «Все, что вы хотели знать о Микеланджело Буонаротти, – неиссякаемый карьер гения». Внутри, в самом начале – краешек отрезанной страницы, той, где были сведения об авторе. Закладка – недавний билетик на тотализатор:
Роял-Хеннесси, скачка 5
№ 2 Матадор
Только выигрыш: $1
Вскоре она поднимается и наклоняется к Клэю.
С любопытной, как всегда, улыбкой человека, ко всему обращенного лицом. Наклоняется ближе и приступает: прикасается нижней губой к его верхней, выставляя перед собой книжку.
– Тогда он и понял, что это и есть мир, а все сущее в нем – образ.
Цитируя любимое место, она касалась губами его губ – три раза, четыре, а вот и пять – и потом, чуть отстранившись:
– В субботу?
Кивок, потому что в субботу вечером, всего через три дня, они и правда встретятся на другом его любимом заброшенном стадионе. Который называется Окружность. Там, на поле, они лягут рядом. Прядь ее волос будет щекотать его час за часом. Но он так и не отведет волосы, не поправит.
– Клэй…
Она растворяется.
– Пора.
Но ему не хочется открывать глаза.
Тем временем парень с зубами, как у зайца, по кличке Хорек ждал снаружи, а Рори, как всегда – внутри. Всякий раз как он, по старой памяти, появлялся здесь, так все и шло.
Он прошагал по тоннелю и вошел в унылую раздевалку, и даже Старки перестал хвастать своей девушкой. Крепко прижав палец к губам, Рори встрепал Томми волосы, почти зло, и предстал перед Клэем. Он оглядел его, невозмутимо улыбаясь, своими бесценными глазами цвета битого железа.
– Эй, Клэй.
Но не смог удержаться.
– Все страдаешь херней, а?
И Клэй улыбнулся в ответ, пришлось.
Улыбнулся, но не поднял глаз.
– Готовы, парни?
Генри, с секундомером в руке, принес весть.
Клэй поднялся на ноги, Томми задал вопрос: все это было частью ритуала. Он небрежно показал Клэю на карман:
– Хочешь, я пока подержу у себя?
Клэй ответил, не сказав ни слова.
Ответ был всегда один.
Он даже не покачал головой.
Мгновением позже они оставили граффити за спиной.
Вышли из тоннеля.
Прорисовались на свету.
У выхода собралось приблизительно два десятка идиотов, примерно поровну по обеим сторонам, хлопая выходящим. Идиоты аплодируют идиотам – грандиозно. То, что это сборище умело лучше всего.
– Вперед, парни!
Доброжелательные выкрики. Плеск ладоней.
– Жми, Клэй! Газ до отказа, малыш!
Позади трибун не гас желтый свет.
– Не убей его, Рори!
– Вмажь ему покрепче, Стархер, сука страхолюдная!
Смех в толпе. Старки придержал шаг.
– Эй.
Он указал на кого-то пальцем и процитировал из кино:
– Пожалуй, потренируюсь сперва на тебе.
Он ничуть не возражал против «страхолюдной суки», но стерпеть «стархера» не мог. Обернувшись, Старки увидел, как его подруга смело лезет вверх по щелястым скамьям. Ей не было дела до всей этой шпаны: разумеется, и одного хватало с лихвой. Старки поволок дальше свой мощный корпус, догоняя остальных.
Они ненадолго задержались у старта, затем пацаны из раздевалки разбрелись по дорожке. В первой тройке были Селдом, Магуайр и Жестянка: двое проворных и сильных и третий – здоровенный кабан, чтобы его задавить.
Парой на метке 200 встанут Шварц и Старки, из которых один – безупречный джентльмен, а второй – настоящее животное. Со Шварцем, однако, имелась одна беда: абсолютный, непреклонный рыцарь, в состязании он будет громом и молнией. После – ослепительные улыбки и похлопывания по плечу. Но возле метательного сектора он шарахнет, как локомотив.
Игроки тоже пришли в движение.
Они потекли наверх, на последние ряды трибун, чтобы видеть и дальнюю часть круга.
Пацаны на дорожке готовились.
Стучали кулаками по квадрицепсам. Растягивались, шлепали себя по плечам.
На стометровой отметке мальчишки встали через дорожку друг от друга. Их окружало сияние, их ноги полыхали. На фоне заходящего солнца.
На двухстах Шварц катал голову от плеча к плечу. Светлые волосы, светлые брови, сосредоточенный взгляд. Рядом с ним Старки сплевывал на дорожку. Баки у него сальные и настороженные, торчат перпендикулярно щекам. Волосы как придверный коврик. И снова уставился вдаль, сплюнул.
– Эй, – окликнул Шварц, но Старки не отводил глаз от стометрового рубежа.
– Да в секунду докатит.
– И что?
И, наконец, последним на прямой, метрах в пятидесяти от финиша, стоял Рори, беспечный, будто у подобного занятия есть собственная логика: и все именно так и должно идти.
Платок факира
Наконец, рокот мотора: хлопок дверцы как щелчок степлера.
Он пытался разогнать дым ладонью, но пульс Убийцы колотился немного сильнее, особенно чувствительно – в шее. Он запаниковал и уже готов был просить Ахиллеса пожелать ему удачи, но теперь уже мул и сам казался беззащитным: фыркнул и стукнул копытом.
Шаги на крыльце. В скважину вошел ключ и провернулся. Я моментально учуял дым.
На пороге с моих губ безмолвно посыпался длинный список проклятий. Бесконечная, как платок факира, леска изумления и ужаса, а за ней еще многие мили нерешительности и пара бескровных рук. Что я делаю? Чем я, черт побери, занят?
Сколько я здесь простоял?
Сколько раз я думал развернуться и выйти?
На кухне (как я узнал много позже) Убийца тихо поднялся на ноги.
Вдохнул зной. Благодарно посмотрел на мула.
Не вздумай теперь меня покинуть.
Улыбака
– Три… два… один… пошел!
Щелчок секундомера, и Клэй взял старт.
В последнее время они только так и делали: Генри нравилось, как в телике стартуют горнолыжники вниз со склона, и здесь он внедрил похожий метод.
