Сначала, в середине, был Рори.
Его целью стало исключение из школы: он стремился на волю еще с детского сада и не упустил подвернувшейся возможности. Он ясно дал понять, что я ему не опекун и не родитель по праву узурпации. Он действовал открыто и безошибочно.
Хулиганство. Постоянные прогулы.
Пояснения учителям, куда им засунуть свои задания.
Алкоголь в стенах школы.
(«Да это ж просто пиво, не пойму, чего вы все так кипишите!»)
Разумеется, единственным добрым плодом всего этого стало мое знакомство с Клаудией Киркби – в первое временное исключение Рори.
Помню, как постучал в ее дверь и вошел и разбросанные по ее столу сочинения. Что-то на тему «Больших надежд», и верхнее в стопке удостоилось четырех баллов из двадцати.
– Господи Иисусе, это не Рори или его?..
Она принялась собирать листки.
– Нет, Рори-то получил единицу – и только за то, что сдал работу. Что он там написал, вообще нисколько не стоит.
Но разговор пошел не о сочинении.
– Исключение? – спросил я.
– Временное.
Она говорила прямо, но дружелюбно: подкупало, что она смотрит на вещи с юмором. Исключение – ситуация не смешная, но в ее тоне было что-то такое – мне показалось, она меня ободряет. В той школе иные выпускницы выглядели старше ее, и этим я невесть почему был доволен: если бы я сам доучился, то выпустился бы годом раньше. Почему-то это казалось важным.
Впрочем, она быстро перешла к делу:
– Что ж, вы не против исключения?
Я помотал головой.
– А вы…
Я видел, что она собирается сказать «его отец». Я еще не сообщил в школу, что он нас оставил: в нужный момент сами узнают.
– Он сейчас уехал – и к тому же для этого, пожалуй, подойду и я.
– Вам…
– Мне восемнадцать.
Подтверждать не понадобилось, учитывая, что я выглядел старше своих лет, хотя, может, мне это казалось. На мой взгляд, Клэй и Томми всегда выглядели моложе, чем были. Даже теперь, столько лет спустя, я напоминаю себе, что Томми уже не шесть.
В классе мы продолжали разговор.
Она сказала, что Рори отстранен всего на два дня.
Но, конечно, было и другое.
На них, конечно, стоило посмотреть – на ее икры, на ее голяшки, – но это было не то, что я заранее навоображал. Они были, ну просто, не знаю, ее. Не понимаю, как это объяснить по-другому.
– Так вы уже были у классной?
Клаудия нарушила мое упорное созерцание пола. Подняв глаза, я увидел надпись на доске. Аккуратным почерком, с завитушками, скорописью. Что-то про Ральфа и Хрюшу: тема христианства.
– Вы говорили с миссис Холланд?
Я вновь кивнул.
– И, поймите, я должна спросить. Это не из-за… Как вы думаете, это не из-за…
Я завяз в теплоте ее взгляда.
Она была как утренний кофе.
Я очнулся.
– Из-за смерти нашей матери?
Она больше ничего не сказала, но и не отвела глаз. Я говорил в стол и в стопку работ:
– Нет.
Я даже протянул руку к одной из работ и начал было читать, но вовремя спохватился.
– Он всегда был таким; а сейчас, наверное, просто все решил.
Его отстранят от занятий еще дважды; мне опять придется сходить в школу – и, если честно, меня это не расстроит.
Таков был Рори в самой романтической своей ипостаси.
Эльф с кулаками.
Следующий – Генри; Генри шел своим путем.
Худой как палка. Быстрый ум.
Первым проблеском его гения стал бизнес в «Голых руках». Пожилые пьяницы у входа. Генри заметил, что все они с собаками, и собаки тоже ожиревшие и диабетики, как и хозяева.
Однажды вечером они с Клэем и Рори шли домой с покупками, и Генри, остановившись, опустил пакеты на землю.
– Э, какого хрена? – возмутился Рори. – А ну взял мешки.
Генри не обернулся.
– Глянь на этих чуваков у бара.
Ему сравнялось четырнадцать, и у него был острый язык.
– Смотри, они сказали своим бабам, что выгуливают собак.
– Чего?
– У вас глаза-то на что? Они пошли погулять, но пришли в бар и бухают. Смотрите, в каком виде ихние ретриверы!
Он уже шел к бару. Он ослепил их улыбкой – в первый, но не в последний раз.
– Какому-нибудь ленивому херу собачку выгулять?
Конечно, они его полюбили, он их сразу купил. Их позабавила его безоглядная дерзость.
Месяц за месяцем он зарабатывал там по двадцатке за вечер.
Потом Томми, и вот что с ним будет.
Томми заблудился в городе: он хотел найти музей.
Ему тогда было десять; нам хватало уже и того, что исчезал Клэй, но Томми, по крайней мере, позвонил. Он находился в телефонной будке за много миль от дома, мы сели в машину и помчались за ним.
– Эй, Томми! – воскликнул Генри. – Я и не подозревал, что ты знаешь, как пользоваться телефонной будкой.
И в тот вечер было здорово. Мы несколько часов кряду катались по городу и по побережью. Мы пообещали, что в другой раз свозим его в музей.
Что касается Клэя и меня, то наши тренировки начались однажды утром.
Я перехватил его в момент бегства.
Едва рассвело, он спустился с крыльца, и если и удивился, увидев меня возле почтового ящика, то виду не подал: как ни в чем не бывало прошел мимо. По крайней мере, в тот раз он был обут.
– Тебя проводить? – спросил я.
Он пожал плечами, отвернулся, и мы побежали.
Мы бегали вместе каждое утро, а потом я шел на кухню пить кофе, а Клэй возвращался на крышу – и, честно говоря, я находил в этом свою привлекательность.
Сначала ноги: они зажигались болью.
Потом горло и легкие.
Но ты знаешь, что бежишь в хорошем темпе, когда об этом тебе говорят руки.
Мы бегали на кладбище. Бегали по Посейдон-роуд. На Кэрбайн мы бежали посреди проезжей части: одна машина посигналила нам, и мы разделились, разбежавшись по разным сторонам. Мы топтали гнилые стручки плюмерии. С кладбища мы обозревали город.
Были и другие прекрасные утра, например, встречи с боксерами из «Трай-колрз» на утреннем кроссе.
– Привет, пацаны! – кричали они. – Привет, пацаны!
Сгорбленные спины и подбитые скулы.
Шаги боксеров со сломанными носами.
