А я – мне пришлось отвечать по совести.
– Вот щипки за сосок – это по правде больно.
Она потупилась в чашку с чаем.
– Но почему ты ничего не сказал?
Отец, однако, был проницательной личностью.
– Он же парень, – сказал он и подмигнул мне, и стало ясно, что все наладится.
– Прав я или не ошибаюсь?
И Пенелопа поняла.
Она тут же сама себе пояснила:
– Ну конечно, – прошептала она, – как те…
Ребята из школы Хайперно.
В итоге всё решили, пока она допивала чай. Существовало унизительное знание: есть только один способ помочь моей беде, и это не поход родителей в школу. С требованием оградить.
Майкл сказал, так и надо.
Безмолвное заявление.
И он продолжил: сделать можно лишь одно: сцепиться с Джимми Хартнеллом и покончить с этим делом. В основном это был монолог, а Пенелопа только кивала. В какой-то миг она почти рассмеялась.
Почувствовала ли она гордость за него и за его речь?
Порадовалась ли тому, что мне предстояло?
Нет.
Глядя из нынешнего дня, я думаю, что это было скорее знаком жизнелюбия – представить, как смело выходишь против страшной шпаны, что, конечно, было самой легкой частью задачи.
Одно дело – воображать.
Выполнить это в действительности казалось почти невозможным.
И даже когда Майкл закончил свою речь вопросом: «Ну, а ты что думаешь?», она вздохнула, но это был все-таки вздох облегчения. Предмет вовсе не располагал к шуткам, но именно шуткой она ответила:
– Ну, если драка вернет его за пианино, значит, только это нам и остается.
Она смутилась, но и воодушевилась; меня же затопил ужас.
Родители, которые должны меня защищать и правильно воспитывать, ни секунды не колеблясь, обрекали меня на неминуемое избиение на школьном дворе. Я разрывался между любовью и ненавистью к ним, но теперь я понимаю, что это была подготовка.
В конце концов, Пенелопа умрет.
Майкл уйдет.
А я, разумеется, останусь.
Но прежде чем это все случится, он будет учить меня и тренировать меня для боя с Хартнеллом.
Это будет здорово.
Теплоплечая Клаудия Киркби
Наутро и Генри, и Клэй проснулись опухшими.
Один из них должен был отправиться в школу, избитый, тихий и весь в синяках, а другой – со мной на работу, избитый, тихий и весь в синяках. Для него началось ожидание субботы.
Но в этот раз это было другое ожидание: он ждал ее скачки.
Много должно было произойти в этот начальный день, в основном благодаря Клаудии Киркби. Но сначала Клэй встретился с Ахиллесом.
Я работал недалеко от дома, так что можно было выезжать не особенно рано, и Клэй выбрался во двор. Солнечные лучи омывали животных и били по лицу Клэя. Вскоре солнце утолит его боль.
Сначала он гладил Рози, пока она не повалилась на траву. Мул улыбался позади сушильного столба.
Смотрел на Клэя, говорил: ты вернулся.
Клэй потрепал ему гриву.
Вернулся… хотя ненадолго.
Наклонившись, он проверил копыта, и Генри, выйдя, крикнул:
– Копыта нормально?
– Нормально.
– Он разговаривает! Надо срочно проверить новости!
Клэй этим не ограничился. Подняв глаза от правого переднего копыта:
– Слышь, Генри – от одного до шести.
Генри усмехнулся:
– Дык!
Теперь о Клаудии Киркби. В обеденный перерыв мы с Клэем сидели в доме, где работали, среди пачек половой доски. Я поднялся помыть руки, тут у меня зазвонил телефон, и я попросил Клэя ответить: это была учительница, ставшая заодно нашим психологом. Застав на моем телефоне Клэя, она удивилась, и он сообщил, что приехал ненадолго. Что же до причины звонка: она видела Генри и решила узнать, не стряслось ли у нас чего.
– Дома? – спросил Клэй.
– Ну… да.
Клэй повел глазами в сторону и почти улыбнулся.
– Нет, дома Генри никто бы не тронул. У нас ничего подобного и быть не может.
Мне пришлось подойти.
– А ну, блин, дай телефон.
Он отдал.
– Мисс Киркби?.. Хорошо, Клаудия, нет, все нормально, у него просто вышло некоторое недоразумение на улице. Знаете, какими пацаны бывают безголовыми.
– Уж это да.
Мы поговорили пару минут, и голос у нее был спокойный – тихий, но твердый, – и я представил себе ее на том конце. Одета ли она в темную юбку и кремовую блузку? И зачем я воображаю ее икры? Когда я уже собирался дать отбой, Клэй попросил подождать и передать, что он привез книги, которые она ему одолжила.
– Хочет ли он взять другие?
Он слышал ее вопрос, подумав, кивнул.
– Какая ему понравилась больше всех?
Он ответил «Бой на 15-й Восточной улице».
– Хорошая вещь.
– Мне там нравится старик шахматист.
В этот раз чуть громче:
– Билли Уинтергрин.
– Да, он отличный, – подтвердила Клаудия Киркби.
Я оказался посреди их разговора.
– А я вам не мешаю, нет? – спросил я (похоже вышло с Генри и Рори в тот вечер, когда вернулся Клэй), и она улыбнулась где-то в телефонной сети.
– Приходи за книгами завтра, – сказала она. – Я немного задержусь после работы.
По пятницам педагоги оставались пропустить по стаканчику.
Я положил трубку, а Клэй как-то странно усмехался.
– Что за дурацкая улыбочка?
– Чего? – не понял он.
– Не чевокай мне – давай хватай с того конца.
Мы понесли пачку досок вверх по лестнице.
На следующий день я довез Клэя до школы и решил остаться в машине.
– Ты не пойдешь?
Она ждала на улице, рядом с учительской парковкой.
Она вскинула руку высоко в солнце, и они обменялись книжками; она сказала:
– Боже, что это с тобой?
– Все хорошо, мисс Киркби, так было надо.
– Ну, Данбары, вы меня каждый раз удивляете.
И тут она заметила машину.
– Привет, Мэтью!
Черт подери, придется вылезать. На сей раз я взглянул на обложки:
«Удалец». «Мямля».
