Наконец, он вышел из оцепенения: лишь ради небольшой увесистой зажигалки – прижал ее к губам. В какой-то миг он почти улыбнулся: «Этот мост будет построен из тебя».
И не то чтобы Кэри делала большие дела или привлекала внимание, сразу вызывала любовь или хотя бы уважение. Нет, у Кэри были ее аккуратные движения, ее простодушная правдивость – и поэтому у нее, как всегда, получилось.
Она прибавила ему храбрости.
И дала название этой истории.
Грузчики
Лежа на полу в кухне, Пенелопа решила.
Отец хотел, чтобы она жила лучше, и вот что она сделает.
Отбросит застенчивость и деликатность.
Вынет коробку из-под кровати.
Достанет деньги и зажмет в кулаке.
Набьет карманы и двинется к железной дороге – все время вспоминая письмо и Вену: «У тебя будет другая жизнь».
Да, будет, и сегодня она в нее войдет.
Bez wahania
[17].
Не откладывая.
У нее в голове уже была карта всех музыкальных магазинов.
Она уже побывала в каждом, знала их адреса, цены в них и где как рубят фишку. Один особенно манил вернуться. Во-первых, цены: только там они были ей по плечу. Но, кроме того, ей нравился тамошний беспорядок – кучи нот, запыленный бюст Бетховена, угрюмо взиравший из угла, и продавец, сгорбившийся за прилавком. Остролицый живчик, он почти непрерывно поедал резанные на дольки апельсины. И кричал из-за своей тугоухости.
– Пианино? – заорал он в первый раз, когда она пришла.
Метнул в корзину апельсиновую корку, промахнулся. («Тьфу ты, с двух шагов!») При всей своей глухоте он уловил акцент.
– Зачем туристке вроде вас пианино? Оно хуже свинцовой гири на шее!
Поднявшись, он протянул руку к ближайшей губной гармошке.
– Хрупкой девушке вроде вас нужно вот что. Двадцать баксов.
Открыв футляр, он побежал пальцами по отверстиям гармошки. Может быть, этим он хотел сказать, что на пианино у нее не хватит денег?
– Ее можно возить с собой повсюду.
– Но я никуда не еду.
Старик сменил галс.
– Конечно, конечно.
Он лизнул пальцы и чуть расправил плечи.
– Сколько у вас есть?
– Пока не так много. Думаю, триста долларов.
Он рассмеялся сквозь кашель.
Ошметки апельсиновой мякоти брызнули на прилавок.
– Ну-у, милая, и не мечтай. Если хочешь хорошее пианино, ну хотя бы мало-мальски приличное, приходи, когда соберешь штуку.
– Штуку?
– Тысячу.
– О. А можно поиграть?
– Конечно.
Но до сих пор она так и не играла ни на каких пианино, ни в этом магазине, ни в других. Если нужна тысяча долларов, значит, она накопит тысячу, и лишь тогда выберет инструмент, поиграет и купит его: все в один день.
И этим днем, как оказалось, стал нынешний.
Пусть даже ей не хватает пятидесяти трех долларов.
С оттопыренными карманами она зашла в магазин.
Хозяин просиял:
– Ага, пришла.
– Да.
Она тяжело дышала. Насквозь вспотела.
– Нашла тысячу?
– У меня…
Пенелопа вынула банкноты.
– Девятьсот… сорок семь.
– Да, но…
Пенни шлепнула ладонями о прилавок, оставив в пыли отпечатки пятерней, пальцы и ладони стали липкими. Ее лицо оказалось на одном уровне с лицом старика; лопатки едва не вывихнулись.
– Прошу вас. Сегодня мне нужно поиграть. Я отдам остаток с первых же денег – но сегодня мне обязательно нужно его попробовать, прошу.
Впервые хозяин не таранил ее своей улыбкой: его губы раздвинулись лишь для слов.
– Ладно, ладно.
Он указал рукой, одновременно двинувшись с места.
– Идем.
Конечно, он подвел ее к самому дешевому пианино; это был неплохой инструмент орехового цвета.
Она опустилась на табурет; подняла крышку.
Посмотрела на дорожку клавиш.
Некоторые были щербатыми, но сквозь бреши в своем отчаянии Пенни уже влюбилась, хотя пианино еще не издало ни звука.
– Ну?
Она завороженно обернулась, а душа ее теряла равновесие: она вновь стала Деньрожденницей.
– Ну что ж, давай.
И она кивнула.
Глядя на пианино, она вспомнила свою прежнюю страну. Отца и его руки у себя на спине. Она взлетала в небо, высоко в небо – и статуя позади качелей; Пенелопа играла и плакала. Несмотря на столь долгую инструментальную засуху, играла она прекрасно (ноктюрн Шопена) и чувствовала на губах вкус слез. Она втягивала их носом, засасывала и сыграла все верно, нота в ноту.
Девочка-сбивашка не сбилась ни разу.
А рядом пахло апельсинами.
– Ясно, – сказал старик. – Ясно.
Он стоял рядом, справа от нее.
– Кажется, я тебя понимаю.
Он продал ей пианино за девятьсот долларов и сам организовал доставку.
Да только вот беда: у продавца пианино была не только катастрофическая глухота и беспорядок в магазине, почерк его тоже приводил в ужас. Будь он хоть на йоту более разборчивым, ни меня, ни моих братьев никогда бы не существовало: вместо Пеппер-стрит, 3/7 он прочел в собственной записке 37, куда и отправил грузчиков.
Это их, как вы можете себе представить, разозлило.
Была суббота.
Через три дня после покупки.
Пока один из них стучал в дверь, двое стали выгружать пианино. Они сняли его с грузовика и поставили на тротуар. Старший поговорил на крыльце с хозяином, а потом заорал:
– Эй, вы что там творите?
– Что?
– Это не тот дом!
Он зашел в дом, чтобы позвонить, а спускаясь с крыльца, что-то бубнил себе под нос.
– Ну идиот, – сказал он. – Мудак апельсиновый.
– Что такое?
– Это квартира. Номер три. Дальше по улице, дом семь.
– Но, погоди. Там нет стоянки.
– Значит, станем посреди дороги.
– Жильцы не одобрят.
– Тебя не одобрят.
– Ты это к чему?
Старший пожевал губами, изобразив несколько фигур неодобрения.
