– Какая, нафиг, презентация и игровые моменты на занятии? Мы хотим смеяться, разбрасывать бумажки и выяснять, почему Светка на меня так странно посмотрела на природоведении.
Пытаюсь заинтересовать их предметом на уроке, подбираю оригинальные задания и нестандартные ходы – пустота, провожу викторины и соревнования на литературе – все становится еще хуже. От обиды и бессилия опускаются руки, но я продолжаю работать, требовать, гнуть свою линию и не кричать. Хотя, признаюсь, сдерживаться было очень сложно. Очень. Но, если ты не можешь контролировать свои эмоции, то в школе тебе делать, на мой взгляд, нечего, потому что ученики тебя свяжут, скрутят, пропустят через мясорубку и глазом не моргнут. Моргать с мокрыми глазами придется тебе.
Для меня стало настоящим открытием, что некоторые дети буквально жаждут увидеть «настоящие» эмоции и всеми силами пытаются вывести преподавателя на этот самый крик беспомощности. Потому что это почти всегда признак отчаяния. Если учитель начинает орать, как иерихонская труба, значит, предложить какие-то другие меры воздействия он уже не в силах. Всё. Финишная черта. Довели. И тогда остается только на каждом уроке тягаться в силе голоса с Шаляпиным, но, правда, дети у такого учителя отсутствие разговора на повышенных тонах будут воспринимать, как карт-бланш на дебош.
– Если бы на самом деле было нельзя, заорал бы!
Затишье перед бурей
– Павел Викторович, а чем вы недовольны? – вытирая доску, интересуется хорошистка Оля, оставшаяся дежурить после последнего урока. – Мы же у вас себя хорошо ведем, вы бы к нам на биологию пришли: вот там настоящая жесть, – задумчиво заключила девочка.
Только вот проблема в том, что наши понятия о хорошем поведении «слегка» отличались.
Под своими роликами на YouTube я постоянно получаю комментарии: «Вот бы ты был моим учителем!», «Почему ты не работаешь в моей школе?» и т. д. Многим подписчикам кажется, что попади они ко мне на урок, они смогли бы веселиться двадцать четыре на семь, ведь я иногда дурачусь в своих видео и совсем не похож на типичную строгую училку с указкой в руке. И, действительно, я очень часто шутил во время занятий, старался поддерживать легкую, непринужденную атмосферу во время урока, но это вовсе не отменяет того факта, что с самых первых дней я требовал на своих уроках идеальной дисциплины.
Не «детки, давайте чуть потише!», не «у меня на уроках рабочий шум», а если говорю я, то все остальные молчат и слушают, если мы пишем, то пишем все, а не только те, у кого сегодня есть желание. Наверное, это звучит не очень красиво и современно, но я искренне верю, что пока на уроке не будет тишины, а у учеников рабочего настроя и четкого понимания границ, ни о каком процессе обучения говорить не приходится. Перекрикивать Петю с последней парты, закрывать глаза на телефон Маши, не замечать переданную записку, терпеть панибратство – это все не про меня.
Вспоминая учителей, чьи ученики добивались наибольших успехов в учебе, мне всегда приходит в голову одно и то же определение, присущее каждому из этих преподавателей, – строгий. Нет, на этом, естественно, положительные качества педагога не заканчиваются, но вспомнить успешную размазню, которая позволяла бы из себя веревки вить, но при этом ее ученики могли похвастаться настоящими знаниями, я не могу.
Только вот очень важно, чтобы за определением «строгий» обязательно следовало прилагательное «справедливый» и нигде рядом не маячило слово «истеричный».
– Мы же по кабинету не ходим и в карты не играм, – наверное, попыталась поддержать меня Оля и, разобравшись с левой створкой доски, перешла к центральной.
– Уже достижение, – подсчитывая количество учеников, которые снова не сдали домашнюю работу, кивнул я.
– А вот на биологии… – и дальше последовал душещипательный рассказ о недавней битве с применением рюкзаков и стульев.
На следующий день прихожу пораньше в школу, первым уроком литература в шестом классе. Как раз закончили изучение большой темы, и обобщающий урок решаю провести в виде викторины: все еще не оставляю попыток заинтересовать предметом.
До прихода учеников раскладываю на полу зеленую, красную и желтую дорожку из цветного картона, все как в телевизионных «Умниках и умницах». За пару дней до этого подобный урок в пятом классе вызвал массу положительных эмоций и у меня, и у детей, которые потребовали пообещать им, что это не последняя наша интеллектуальная игра.
Шестиклассники тоже проявили живой интерес к викторине, к тому моменту как я вернулся из учительской с журналом, все игровые поля-картонки были скомканы и разорваны. Девочки решили поиграть в классики, а мальчишки помочь им добить несчастный реквизит.
– И что вы нам сделаете? – так и читалось на улыбающихся лицах запыхавшихся «спортсменов».
Главное – не сдаваться и не подавать виду. Главное… А, к черту, не хотите игровой урок, отлично, пишем самостоятельную по пройденному материалу, как изначально и было запланировано в программе.
– Да, все оценки в журнал, – недовольные возгласы раздаются из разных концов класса, но игривый настрой у «победителей» тут же пропадает.
Через пару недель снова пытаюсь провести нестандартный урок: делю класс на четыре команды, готовлю забавные задания, раздаю конверты и карты с карточками. На этот раз уже ни у кого не возникает желание все разорвать и выбросить. Писать самостоятельную не хочет никто.
В начале урока напоминаю, что на перемене необходимо будет помочь дежурным расставить парты в первоначальное состояние и убрать всё, что мы используем во время игры.
– Конечно-конечно, – синхронно кивают дети.
Конечно же, после того, как я вернулся с совещания, на которое меня вызвали в самом начале перемены, все осталось в точно таком же нетронутом виде. Ну, то есть как нетронутом, парты все еще стоят несколькими полукругами, кое-какие стулья уже лежат на полу, и по всему классу разбросаны разорванные листы А4. Открытые фломастеры и сломанные карандаши только дополняли картину. Как они карандаши-то умудрились сломать? В общем, П – порядок!
Поднимаюсь на третий этаж и направляюсь в кабинет математики, где, судя по расписанию, и должны были находиться виновники торжества. Захожу в класс вместе со звонком, нахожу дежурных и напоминаю им об их обязанностях.
– Мы убрались, – хлопая невинными глазками, бессовестно врет Ксюша, спускаясь по лестнице. – Просто не до конца, – оценив масштаб «порядка», добавляет она, замерев на пороге.
Казалось, что на любое мое действие у шестиклассников находилось противодействие. До сих пор удивляюсь своему упорству и, честно говоря, не уверен, что столкни меня сейчас жизнь с подобными крепкими орешками, не спасовал бы я теперь. Но тогда на каждый урок я настраивался, как на самый настоящий бой, только музыки из «Рокки» не хватало для полного погружения в образ. Каждое утро я обещал себе, что продолжу гнуть свою линию, что продолжу спокойно и методично работать, что сегодня мы начнем наконец учиться, а не выяснять, кто и почему не сделал домашнее задание, почему у Алексея опять дневник в мусорном ведре, и почему выучить слова-исключения – значит выучить, а не прочитать два раза перед уроком.
