Он втягивает воздух, поднимает брови и медленно кивает.
– Ты лопух, Ван Бюрен. Лопух.
Еще никогда я не была так довольна результатом разговора и уверена в своей способности управлять гребаным миром.
Уолта мы не разбудили. Во всяком случае, храпит он пуще прежнего.
– Мы только что сводили Уолта к ветеринару, – улыбается Бек.
– Да-а-а-а-а, если честно, он вроде как наш питомец.
Мы смеемся, потому что мы любим, и за следующие полчаса я узнаю множество мелких деталей о Беке: он любит запах книг больше запаха младенцев; он считает, что Билл Пуллман – отстой, зато Билл Пэкстон – шикарен; он любит жареные красные перцы где угодно кроме пиццы; он ненавидит «Rolling Stones», запеканки и озера; он обожает «Beatles», тайскую еду и океаны. И он отличный водитель. На самом деле с такой внимательностью он мог бы занять место рядом с Карлом Л. Джексоном, а это о многом говорит.
Разговор сходит на нет. Я листаю программку «Редс», пытаясь мыслить не фантазиями, а сложными реалиями. Образ Уолта с матерью выжжен в моей голове, и хотя я знаю, что Бек прав (мы должны помочь), но понятия не имею как.
– Она была сексуальная, – бормочет Бек.
Каждая капля крови приливает к моему лицу.
– Кто?
– Мишель.
Я переворачиваю страницу:
– Ага.
Я чувствую, что Бек смотрит на меня, но ничего не говорит. Перелистываю еще одну страницу.
– Ты не согласна? – наконец спрашивает он.
– Конечно согласна. – Еще одна страница. – И по возрасту больше подходит.
Учитывая ливень и храп, тишиной и не пахнет, но по ощущениям в кабине тихо, как в гробу. Душно, неуютно, мы оба погребены под тяжестью слов. Я бросаю программку на приборную панель:
– Ладно. Выкладывай.
– Выкла…
– Что тебе пообещала Клэр?
Не уверена, кто сильнее удивился – Бек или я. Утром, после долгих внутренних дебатов, я все же решила не спрашивать. Но прямо сейчас кто-то должен был открыть рот или мы, скорее всего, задохнулись бы.
– Я знал, что ты там. – Бек пялится на дождь, качает головой. – Увидел открытое окно и просто понял.
– Да-да, ты великолепен и знаешь все на свете. Так что она тебе пообещала?
– Ничего, – шепчет он надломленным голосом. – Но я ей пообещал.
Я не произношу ни слова. Нет нужды. Как учила мама, опрокинь бочонок, а дальше уж яблоки сами справятся.
– Примерно через год после того, как Клэр поселилась у нас, пришло уведомление, что ее отец выходит из тюрьмы. Она была вне себя от счастья. И стала говорить иначе. Например, если мы где-то ужинали, она говорила, что будет скучать по этому место. А если ходили в кино и оно ей нравилось, то «я точно свожу на этот фильм папу». Все вертелось вокруг их с отцом воссоединения. Но проходили дни, и никаких новостей. Потом недели, месяц – ничего. Клэр жила на чемоданах, хотела быть готовой, если вдруг. Но как-то утром в местной газете появилась заметка. Ее отца зарезали во время сделки с наркоторговцами.
– Дерьмо.
– Клэр заперлась в уборной наверху. Рыдания разносились по всему дому. Я взломал дверь и нашел ее лежащей в ванной. Она перерезала запястья.
– Черт, Бек…
– Фигово перерезала, но с тех пор все изменилось. Она сбежала. А три месяца спустя родители развелись.
Из безопасного укрытия солнцезащитных очков я смотрю на дождь и пытаюсь влезть в шкуру Бека. Он годами переживал о той, что при встрече не уделила ему ни минуты. Я представляю, как хмурая Клэр сидит в своем апатичном таунхаусе… сигареты, терапия, лимонад, смыть, повторить… Если ее привычка – королева, то эта королева – настоящий тиран.
– У тебя бывало чувство, будто ты потеряла нечто очень ценное, а потом выяснила, что оно тебе никогда и не принадлежало? – спрашивает Бек.
Я не отвечаю – вопрос того не требует.
– Еще до побега, – продолжает он, – пока Клэр лежала в больнице, я посмотрел ей прямо в глаза и пообещал, что всегда буду рядом. А теперь она меня даже не помнит.
Я узнаю этот тон. «Если б только… если б только… если б только…» Играю ли я в «Если б только»? Игра на все времена. Вот только все подстроено. Победить невозможно. Мысли в стиле «Если-б-только» в итоге приводят лишь к «Все-то-что-могло-случиться-иначе», плавно перетекающему в «Это-все-моя-вина?».
Пятнадцатого февраля мы с папой пошли в кино. Я запомнила точную дату, потому что в кинотеатре висел постер: «День Святого Валентина – два билета по цене одного». После фильма папа настоял на ночном завтраке. Он знал, что я не в силах отказаться. (Завтрак – первая строчка в генном коде Мэлоунов, и нравится мне это или нет, пред лицом яиц и бекона я такая же Мэлоун, как прочие.) Папа предложил пойти во «Френдлис». Я подростково-трагично вздохнула и сказала, что предпочитаю «У Дэнни».
Выбор сделан.
«У Дэнни» нас обслуживала начинающая романистка – болтливая счастливая девица, новичок в индустрии общепита. Папа заказал «Большую Победу» (метафора метафор) и трижды получил добавку кофе. Поскольку он редко пил кофе по вечерам, я удивилась, но промолчала. Мы поели, ушли, и на этом все.
Но позже, когда все встало на места, я начала играть в «Если б только». Если б только я не упомянула «У Дэнни»… Это моя вина, что он встретил Кэти? Может, все могло случиться иначе…
Шах и мат.
Хозяева поля побеждают.
Каждый. Гребаный. Раз.
Бек рулит, блуждая по коварным дорожкам «Если б только», в то время как я ищу правильные слова для ситуации, для которой просто не придумано правильных слов. Скрип дворников, ливень, храп – я все еще в этом черт-его-знает, наверное, оркестре… Дорожной какофонии. И пусть сейчас все сложно, кажется, я все равно счастлива находиться рядом с друзьями. Конечно, я бы с удовольствием поцеловала-обняла-вышла-замуж-за Бека, но пока рада просто быть с ним. Полагаю, порой «быть с» затмевает все остальное.
И вот они.
Правильны слова.
– Ты появился на ее пороге, Бек.
Он начинает плакать. Я поворачиваю голову и здоровым глазом смотрю на безумный дождь.
– Ты появился. И это действительно важно.
Ашленд, штат Огайо
(До цели 61 миля)
33. Персиковые мармеладки
4 сентября, вечер
Дорогая Изабель.
Буду с тобой честна, Из, порой я готова отдать что угодно, лишь бы стать тупой. Не в смысле, что я гений или типа того, и знаю, что это звучит странно, но иногда я думаю о том, как же чудесно быть идиотом. Я б могла целыми днями жевать сырные закуски и толстеть, глядя мыльные оперы и японские спортивные состязания. Боже, порой это так заманчиво. Полагаю, самое лучшее в тупости – безразличие ко всему. Конечно, я и сейчас так могу, но в конце концов из-за безделья начну чувствовать себя собакой.