Я поворачиваю голову, оставив тело без движения. Изучаю силуэт Бека здоровым глазом, и меня охватывает это бессмертное сочетание ликования, потоотделения и несварения.
«Влюблена, Мэри?»
– Итак, – шепчу я. – Третьекурсник. Значит, тебе… сколько? Двадцать? Двадцать один?
– Иисусе, Мим… вот так запросто?
Слишком нервная, слишком замерзшая, тысяча-всяких-слишком, чтобы улыбаться, я натягиваю одеяло до подбородка.
– Оно само. Как еще узнать…
Он приподнимается на локте и склоняется надо мной. Господи, люди ошибаются, называя глаза зеркалом души. Зеркала ничего не меняют вокруг, лишь отражают. А глаза Бека прямо сейчас меняют во мне все, взбалтывают и перемешивают каждую частичку Мим от макушки до кончиков пальцев.
– Разве это имеет значение? – спрашивает он.
«Он знает, что имеет».
– Не говори так. Знаешь же, что имеет.
Бек со вздохом снова опускается на спину, положив одну руку за голову, а вторую – на грудь.
– Знаешь, – повторяю я.
Его дыхание замедляется – вижу по руке на груди, что поднимается и опадает. И по теплому дыханию, что вырывается в ночной воздух. Я смотрю, как это дыхание обретает форму и складывается в одно короткое, прекрасное слово.
– Знаю, – говорит Бек.
29. Архитектурная апатия
– Пятьдесят два, пятьдесят четыре, пятьдесят шесть… пятьдесят восемь.
Бек сворачивает на подъездную дорожку дома «358» по Кливленд-авеню и глушит мотор. Солнце едва взошло, и утренний туман лишь добавляет странностей к последним сюрреалистичным событиям. Я тру затылок, напоминая себе никогда больше не спать в кузове пикапа.
Мы в Белвью, прямо за рекой Огайо. По пути через город мы миновали один светофор, одну автозаправку, одну закусочную «Сабвей» и самый захудалый центр, какой я когда-либо видела. Все витрины магазинов здесь либо заколочены, либо разбиты, и каждая следующая еще непригляднее и унылее предыдущей.
– Ну вот, – говорит Бек. – Думаю, я просто… ну вот, я просто… я пойду…
– Хочешь, чтобы мы пошли с тобой? – спрашиваю я.
Он улыбается, но впервые улыбка выглядит неестественной.
– Нет, спасибо. То есть точно нет. Оставайтесь в машине. Я просто позвоню в дверь, и будь что будет.
– Проще пареной репы, – говорю я.
Бек смотрит через лобовое стекло:
– Проще пареной репы.
– Надо есть репу? – Уолт вскидывает голову, вырываясь из мира кубика Рубика.
Как бы я ни любила мальчишку, клянусь, иногда я вообще забываю, что он рядом.
– Никакой репы, Уолт.
Бек смеется сильнее, чем того требует ситуация. Успокоившись, мы минутку сидим молча.
– Бек?
– Да?
– Если хочешь позвонить в дверь, для начала надо выйти из машины.
Вытирая пот со лба, он распахивает дверцу:
– Пожелай мне удачи.
– Удачи, – шепчу я.
– Удачи! – кричит Уолт.
В соответствии со своей теорией объездных путей после игры я решила, что просто обязана помочь Беку. Для него это так же важно, как шкатулка для Арлин или встреча с мамой для меня.
Кливленд-авеню – цель Бека, как обычный Кливленд – моя.
На крыльце он оглядывается в поисках кнопки звонка, находит, жмет и ждет. Дверь под номером «358» зажата между «356» и «360». Наверное, эти таунхаусы очень экономичны, но такой шаблонный дизайн просто сочится архитектурной апатией.
– Куда пошел Бек? – спрашивает Уолт.
– Проведать старого друга.
– Сильно старого?
– Нет, не в смысле… забудь. Это девушка, и ей, наверное, лет двадцать.
Я никогда не встречала Клэр, потому без понятия, чего ожидать. Как правило, едва услышав имя, я уже понимаю, с кем имею дело. Уолт, Бек, Карл, Арлин… хорошие люди. В отличие от Тая, Кэти, Уилсона. Но Клэр… с Клэр все сложно. Я наблюдаю, как первая в моей жизни Клэр открывает дверь, и уже могу сказать, что всем Клэр в мире это не сулит ничего приятного. Она встречает Бека хмурым взглядом, в котором мне видится что-то вроде «это не самый паршивый день и не самое мое хмурое лицо, но я хмурилась так долго, что теперь оно приросло ко мне навеки». Глаза у нее запавшие, темные, и я бы поспорила на все деньги в банке (по крайней мере, все оставшиеся), что Клэр заядлая курильщица.
Бек исчезает в таунхаусе.
Я должна что-то сделать. Что угодно.
– Уолт?
– Да? – Уолт не отрывается от кубика.
Щелк-щелк-щелк.
– Окажешь мне услугу?
– Да? – А головой качает – «нет».
– Мне нужно, чтобы ты посидел здесь, пока я проверяю шины.
– Шины?
– Да, мне послышался какой-то хлопок, когда мы ехали по шоссе. Нужно убедиться, что они все еще… наполнены воздухом и все такое. Так как, справишься? Останешься в машине?
Он запрокидывает голову и перемешивает цветные квадратики:
– Да.
– Отлично. Я быстро. Никуда не уходи.
Я выпрыгиваю из грузовика и обегаю дом с торца возле двери «350». Надеюсь, Уолт сейчас увлечен своим кубиком. Потому что если нет, то, увидев меня, он наверняка рванет следом. А если рванет, то у меня будет больше шансов сохранить секретность операции верхом на слонопотаме. К счастью, насколько здешние дома апатичные, настолько же они и маленькие. Уже через несколько секунд я на заднем дворе номера «358». Я рассчитывала на незапертую раздвижную дверь или, на худой конец, собиралась что-нибудь взломать, но удача, кажется, на моей стороне. Несмотря на прохладу, окно рядом с внешним блоком кондиционера открыто. Пробравшись сквозь заросли кустов, я сажусь под окном и слушаю. Голос Бека узнаю безошибочно.
– …не куплюсь. Ни за что.
– Зачем мне лгать о таком? – Голос хмурой Клэр звучит так же тоскливо, как она выглядит.
– Отличный вопрос, если учесть все дерьмо, через которое мы прошли.
– Бек, как я и сказала по телефону, мне жаль.
Щелчок зажигалки, а затем – дым. Вылетает из окна прямо над моей головой.
Так и знала, что она курит.
– Может, лимонада или еще чего?
– Что? Нет.
Ненадолго воцаряется тишина, и вот снова звучит надтреснутый голос Бека:
– Я действительно решил… не знаю. То есть я понимаю, прошло много времени, но подумал, что если приеду сюда… если ты просто меня увидишь… – Опять тишина. И шепот: – Ты правда меня не помнишь?
