Боже, я помнила. (Из, ты видела это выступление? Сколько вдохновения…)
– Да, – сказала я. – Его гитара звучала, как и этот голос. Будто… – Я тряхнула головой, размышляя о туманных сложностях рок-звезд и пытаясь облечь их дикую натуру в слова. – Звучала… мм… безумно и честно. И безумно честно.
Мама рассмеялась – то был смех Беззаботной Юности – и уронила голову на клетчатую спинку любимого дивана.
– Джими тоже был безумным?
– Да, Джими был честным и безумным.
– Но почему?
– Кто как, Мэри. Из-за наркотиков, славы, еще чего-то… Полагаю, когда ты нравишься стольким людям сразу, это может свести с ума.
– Ты что творишь?
Папин голос был тих, но я помню, как мы вздрогнули. Он стоял на улице, прямо за поднятыми гаражными воротами, с бутылкой пива в каждой руке. Я видела, что мама пытается понять, как долго он подслушивал, и тщательно подбирает слова.
– Ничего. Просто рассказываю…
Папа не шелохнулся.
– Ей восемь, Ив. Какого черта?
На мгновение все замерло. Никто не произнес ни слова. В свои восемь я обычно легко справлялась с семейными сложностями, но тогда, помню, сильно растерялась. Я не могла понять, что именно в нашем разговоре разозлило отца.
– Я не против, – прошептала я, подогнув под себя ноги и стараясь выглядеть мило.
Милая мордаха порой останавливала ссоры на самой ранней стадии.
Папа поставил пиво на землю, подошел к дивану и подхватил меня на руки:
– Не все сходят с ума, зайка.
Мама поднялась, чтобы взять пиво:
– Черт, Барри, я и не говорила, что все.
– Ты сказала достаточно.
Много позже до меня дошло, как все же странно, что эта папина одержимость – мол, со мной что-то не так, настолько серьезно, что это оправдывает серьезные наркотики, и серьезных врачей, и жизнь, полную серьезных лекарств, лишь бы избежать серьезного безумия – в некотором роде сводила его с ума. Много позже до меня дошло, что, несмотря на все его поступки, папа действительно хотел для семьи лучшего. Как этого добиться? Он понятия не имел. Много позже до меня дошло, что это предельная дихотомия: желать лучшего, а делать худшее. У папы получалось именно так. Ведь нельзя просто перевести старушку через дорогу. Нет, он должен изобрести гребаный автомат и велеть ей тащить свою задницу на ту сторону. Его методы были не просто неэффективны, но безумны. Такова судьба многих хороших людей, когда-то поддавшихся безумию мира.
До меня все это дошло много позже.
Но в тот день, когда он выносил меня на руках из гаража, покрывая мой лоб поцелуями и шепча всякие утешительные нежности, как будто мама меня только что избила… в тот день я его ненавидела. Неистово и честно.
В гостиной отец опустил меня на ноги:
– Можешь смотреть телевизор, сколько захочешь, зайка.
Я схватила с журнального столика наш гигантский пульт, рванула на кухню и сунула его в микроволоновку. Две минуты на максималке сделали свое дело.
И это был мой первый фейерверк.
А мама тогда несколько часов не возвращалась.
До связи,
Мэри Ирис Мэлоун,
безумная и честная
Прекрасней прохладной звездной ночи может быть только прохладная звездная ночь в компании Бека и Уолта.
Я сую дневник в рюкзак, выключаю в кабине свет (но оставляю радио) и перебираюсь в кузов грузовика. После матча мы нашли местечко в этом почти заброшенном парке с видом на Цинциннати. Бек, пользуясь случаям, теперь бегает вокруг и снимает то да се, а Уолт, несколько минут рывшийся в чемодане, уже дрыхнет на спине.
Я устраиваюсь посредине кузова, укрываюсь одним из одеял Уолта и гляжу в небо. По радио потрескивает песня про гробовщика, которую диджей причисляет к «нью-олди». Понятия не имею, что это значит, но для столь идеальной панорамы с яркими звездами и повисшей над землей дымкой искаженная помехами песня – самое оно.
Закончив фотосессию (и оставив наконец в покое затерроризированных ночных тварей), Бек садится рядом со мной и прислоняется головой к окну кабины.
– Ты веришь в бога? – спрашивает он, выпуская в ночной воздух облачко пара.
– Иисусе, Бек… вот так запросто?
Он улыбается:
– Оно само. Как еще узнать…
Наверное, любование звездами сделало этот вопрос неизбежным. Они там наверху мерцают и принимают форму высокого пузырчатого человека, шепчущего мне на ухо занимательную истину.
– Ты когда-нибудь встречал парня с изуродованным лицом? – спрашиваю я. – Ну так, чтоб по-настоящему…
– Это был серьезный вопрос, – прерывает Бек.
Я сажусь и поворачиваюсь к нему:
– Беккет? Расслабься. Я расскажу серьезную историю, и это станет моим серьезным ответом. Лады?
Он улыбается и кивает:
– Продолжай.
Я прочищаю горло, взывая к своему внутреннему сказителю с голосом Моргана Фримана. Это, конечно, не «Путешествие на край света»,
[7] но сойдет.
– Как-то в детстве, мне тогда было года четыре, я пошла с мамой в банк. А может, в аптеку или рыбный магазин, но мне запомнился именно банк. Мама говорила с кем-то в очереди за нами, я держала ее за руку, а перед нами стоял мужчина в плаще – очень высокий. Прямо великан.
– Тебе было четыре, – говорит Бек.
Я качаю головой:
– Его рост не зависел от моего. Парень по любым меркам был высоченный. В общем… боже, так странно, я помню, что он пах как этот плавленый сыр ломтиками. Молочно, сладко, липко и всякое такое.
– Гадость, – шепчет Бек. – Ну и да, специфично.
– Я помню, как протянула руку и прикоснулась к подолу его пальто. Когда мужчина обернулся…
По спине к затылку бегут мурашки, и волосы на всем теле встают дыбом.
– Что? – Бек резко выпрямляется.
Я касаюсь левой щеки:
– Эта сторона его лица была просто пузырящимся бугром. Как вспененная зубная паста или… куча ноликов или типа того. Пузырчатая кожа. Не знаю, как ее описать. Помню, что мужчина мне улыбнулся, и от этого стало только хуже. Улыбка, будто нож масло, разрезала все эти…
– Мим!
– Прости. Короче, своим детским мозгом я пыталась осознать увиденное. Я сравнивала его пузырчатое лицо с тем, что знала о мире, но соответствий не находила. Получалась бессмыслица. Так что с тактичностью четырехлетки я ткнула пальцем в щеку мужчины и спросила, что произошло. Он разулыбался еще сильнее и ответил, мол, таким его сделал бог. «Бог ошибся?» – спросила я. И мужчина сказал, улыбаясь как дурак: «Нет. Ему просто стало скучно». Понятия не имею, что было дальше. Наверное, мама утащила меня прочь, учитывая, что парень походил на пузырчатого неандертальца.
