– Мим.
– Мэ-эм?! – восклицает Кит. – Что это за имя?
Просто не верится, что ему еще хватает наглости кого-то критиковать.
– Уже добрался до дна бокала? В восемь-то утра? – Я вновь обращаюсь к Уолту: – Слушай, времени нет. Калеб не в своем уме. Только вопрос времени…
– Это очень некрасиво с вашей стороны.
Резко оборачиваюсь и вижу, как из-за резервуара появляется Калеб с большим охотничьим ножом в руке. Кровь капает с его ладоней на гравийную крышу. Он кашляет, затем достает из заднего кармана сигарету и прикуривает.
– Прости, Альберт – чтобы войти, пришлось разбить окно. – Калеб затягивается и шарит вокруг глазами. – Где твой бойфренд?
«Заправка и бойфренд…»
– На уроке карате в Юнионе, – отвечает Бледный Кит, причмокивая губами на соломинке.
По лицу Калеба расплывается странная улыбка. Он подходит ближе, лезвие охотничьего ножа мерцает в лучах утреннего солнца.
– Как гребаная шестилетка, – бурчит Калеб.
Ал зажимает одну ноздрю и выдувает сопли из другой, будто из дыхала кита. Затем закидывает мясистые руки за голову, вздыхает, и на мгновение воцаряется тишина, словно никто не знает, чья теперь очередь говорить. И вдруг, с подобающей его габаритам тонкостью, Альберт нарушает молчание:
– Какой же ты уродец, Калеб. – Стул скрипит под его весом. – Серьезно, тебе надо выступать в цирке. Люди будут приезжать со всего света, чтобы поглазеть, как ты болтаешь сам с собой. Кстати, для тебя-то самого это как? Естественно и обыденно, как надеть носки?
Глаз Калеба подергивается, но он не отвечает.
– Мне бы не стоило насмехаться, – продолжает Альберт, протирая очки плавками. – Думаю, это разновидность безумия, за которое ты не в ответе.
Калеб не шевелится, кровь все так же струится из пореза на его руке.
Ал подносит дайкири к губам. Упрямый кусочек клубники закупоривает соломинку, и он присасывается сильнее, проталкивая ягоду, как Августа по стеклянной трубе в фильме «Чарли и шоколадная фабрика». Затем глотает и склоняет голову. Они с Калебом пялятся друг на друга, и, как в старомодной дуэли на пистолетах, тут важно не кто первый, а кто быстрее.
– Пошел вон с моей крыши, – говорит Альберт, и каждый из его животов поднимается и опадает.
Калеб расправляет плечи, и я снова обращаю внимание на его толстовку. Точно как у меня. И представляю пузырек «Абилитола» на дне рюкзака, окутанный мраком холщевой гробницы, выкрикивающий обещания нормальной жизни.
– Я не сумасшедший.
Несколько месяцев назад, голос отца:
– Держи, Мим.
Я беру пузырек и закатываю глаза.
– Не смотри на меня так, – говорит папа. – Я пытаюсь помочь. Просто возьми в привычку принимать по одной каждый день за завтраком. Привычка – королева.
Я пялюсь на этикетку, удивляясь, как все зашло так далеко.
– Пап, они мне не нужны.
Он достает из холодильника апельсиновый сок, наполняет стакан:
– Просто доверься мне, Мим. Ты же не хочешь закончить как тетя Изабель?
И тогда я понимаю, что папа уже отчаялся и ищет хоть какой-нибудь способ заставить меня сотрудничать. Я беру стакан из его руки и, забросив таблетку в рот, запиваю ее соком. До последней капли. Затем вытираю губы тыльной стороной ладони и смотрю отцу в глаза:
– Я не сумасшедшая.
– Конечно, не сумасшедший, Калеб, – поддакивает Бледный Кит. – Ты просто все так же живешь в своем крошечном мире фантазий, сынок. Бог свидетель, я там бывал. – Он шлепает себя по животу. – Но черта с два я променяю эти вот складки на твой уровень безумия даже за всех цыплят-гриль в Кентукки. И знаешь почему? Потому что в конце дня, когда моя толстая задница падает в королевских размеров койку, я сплю как младенец. Я знаю, кто я.
– Да? – Калеб снова крутит ножом и выгибает неестественно высокую бровь. – И кто же ты?
Альберт Бледный Кит потягивает дайкири, причмокивает губами, затем откидывается на спинку стула и вздыхает:
– Я Альберт, ублюдок. А ты кто?
Когда Калеб шагает к нему, я стискиваю свою боевую раскраску в кармане и воображаю, как длинное лезвие распарывает этот многослойный живот. Галлоны жидкости хлынут оттуда, как из пожарного гидранта. Спрятанные артерии, что последние два десятилетия были растянуты и наполнены до предела, теперь раскроются, разделятся, освободятся от самого тяжкого груза. Ревущим беспрерывным потоком жидкость затопит крышу, соберется вокруг раздутых лодыжек Ала, под складным стулом, поднимая тушу левиафана все выше и выше, пока наконец не скинет его задницу прочь с грязно-белого здания автозаправки. Нас этот Потом тоже зацепит, меня и Уолта, унесет, как Ноев ковчег или скорее как опоздавших на посадку животных, оставленных один на один с апокалипсическим предшественником радуги.
Вот что я воображаю.
Но ничего подобного не происходит.
Едва Калеб приближается к стулу Альберта, как сверху на него обрушивается размытая фигура и опрокидывает наземь. Калеб почти моментально вскакивает и набрасывается с ножом теперь уже на нового противника. На первый взгляд этот новенький кажется слишком несуразным, чтобы быть настоящим. С черной повязкой, как у ниндзя, на лбу и длинной золотой цепочкой на шее, в сварочных очках, майке-алкоголичке в цветочек и поразительно знакомых обрезанных шортах. Мокрый с головы до ног, он улыбается, как будто на самом деле веселится вовсю.
Уолт рядом со мной хлопает в ладоши, а Альберт похохатывает и пьет дайкири.
– Сделай его, Ахав.
Что там надгортанник – от этих слов трепещет все мое тело.
«Это он.
Они».
Драка длится не больше минуты. Мощным пинком, сделавшим бы честь самому Джету Ли, легендарный племянник Арлин посылает нож в полет через край крыши. Ну а с безоружным Калебом это вряд ли вообще можно считать дракой. Пара заковыристых комбо и изящных ударов по груди, рукам и голове, и вот Ахав уже проводит захват шеи из-под плеча сбоку и прижимает хныкающего противника к гравию.
– Уолт, – улыбается он от уха до уха, – спустись вниз и позвони в полицейский участок Независимости. Попроси Ренди и скажи, чтобы тащил сюда свою задницу.
Уолт с хихиканьем бежит к люку.
– Как ты, дорогой? – Ахав смотрит на Альберта, и я поражаюсь чистой физике их отношений.
– В порядке, – хрюкает Бледный Кит. – Благодаря моему рыцарю в блестящих доспехах.
– Сияющих, – шепчу я, все еще стискивая боевую раскраску и пытаясь собрать воедино события последних минут.
Ахав, кажется, только-только меня заметил.
