Я ненавижу озера, но люблю океан.
Не люблю кетчуп, но обожаю все остальное, что делают из помидоров.
Я бы предпочла и почитать книжку, и пойти на вечеринку. (Хочу всего и сразу, детка.)
И заезд на станцию «Грейхаунда» в Нэшвилле напомнил мне о том, насколько я не выношу кантри-музыку… но, черт, я все же без ума от Джонни Кэша, дедушки этого жанра. И конечно, от Элвиса, но его я к кантри не причисляю. Это два любимых маминых музыканта. Мы часто сидели на ее старом продавленном диване в гараже и слушали без продыху «Man in Black» или «Heartbreak Hotel» – на виниле, разумеется, потому что как еще слушать музыку? – буквально впитывая процарапанную искренность этих двух баритонов, ведь, черт возьми, они прожили жизнь, и если кто и понимал боль, о которой пел, так это Кэш и Пресли. По крайней мере, так говорила мама. По мере взросления мои вкусы изменились, но, если подумать, и то, что я слушаю сейчас, пропитано трагической искренностью. «Bon Iver», «Arcade Fire», Эллиотт Смит – творцы, чью музыку не нужно любить, ей нужно верить.
И я верю.
Верю им.
Карл сворачивает на станцию и хватает микрофон:
– Итак, народ, добро пожаловать в Нэшвилл. Если это ваш конечный пункт назначения… что ж, вы добрались. – Он улыбается, а я гадаю, не результат ли аварии эти сколотые зубы. – Если нет, то вы опоздали на стыковочный рейс. Подойдите к кассе, там все решат. И не забудьте ваучеры, господь свидетель, вы их заслужили. – Он прочищает горло и продолжает: – Как сотрудник «Грейхаунда», я приношу извинения за случившееся на подъезде к Мемфису и надеюсь, что это не помешает вам выбрать нас для следующего путешествия. Как человек, я приношу свои извинения за случившееся на подъезде к Мемфису и не стану вас винить, если вы никогда больше не приблизитесь к «Грейхаунду». А теперь пошли прочь из моего автобуса.
Я взяла за правило никогда никому не аплодировать. Вообще не проблема – учитывая, как мало концертов и спортивных мероприятий я посещаю. Но стоит Карлу закончить речь, и пассажиры словно сходят с ума, и я тоже хлопаю, отбивая ладони, несмотря на собственное правило.
Затем стаскиваю рюкзак с верхней полки и шагаю на выход, здоровым глазом приглядывая за Пончоменом. После – назовем это «рвотный случай в туалете» – я приняла два важных решения. Во-первых, повторный просмотр «Секретных материалов» лучше отложить, потому что моя способность к чудовищным фантазиям теперь и так надолго вырвалась на свободу. А во-вторых, сдавать Пончомена я не стану. На вывод о сериале ушло три секунды. Об укрывательстве-тролля-извращенца-мокасиново-пончастого-ублюдка я размышляла весь оставшийся путь до Нэшвилла. И пусть я бы с огромным удовольствием сдала засранца копам, добраться до Кливленда – цель номер один, важнейшая, непоколебимая. Точка. Только я заикнусь о рвотном случае в туалете, и все. Меня депортируют обратно в Москитолэнд – предательницу в лапы кровососущих падальщиков. И я не только не попаду в Кливленд к маме, когда больше всего ей нужна, так еще и Пончомен расскажет про банку из-под кофе. Кэти выдвинет обвинения, меня арестуют, и День труда я проведу не с мамой, а в колонии для несовершеннолетних.
В итоге: неизвестно, нападет ли Пончомен на кого-нибудь еще. Но если сдам его, то уже достижение моей цели окажется под вопросом.
В общем, да. Паршиво. Но, честно говоря, я понятия не имею, как выкрутиться.
Пончомен маячит впереди. Он кивает Карлу и выпрыгивает из автобуса. Теперь мне нужно просто получить билет, затеряться в толпе и молиться, чтобы здесь все и закончилось. Чтобы он отправился в одну сторону, я в другую, и мы больше никогда не пересекались.
Карл сидит на водительском месте, прощаясь с каждым, кто проходит мимо. Если поначалу у меня и были сомнения в его истинности, то теперь они развеялись, даже более того. Он такой же Карл, как другие Карлы. Я улыбаюсь и даже готова пожать ему руку (что требует от меня колоссальной подготовки), но он вдруг хватает меня за плечо. Затем наклоняется, сверкая полными знакомого озорства глазами, и шепчет:
– Удачи, мисси.
Карл разжимает хватку, подмигивает с усмешкой, а я вдруг четко осознаю, кого он мне напоминает.
И это не Сэмюэл Л. Джексон.
Выбравшись из автобуса, я нахожу ближайшую скамейку и достаю дневник.
2 сентября, после полудня
Дорогая Изабель.
Что ж, давай снимем еще один слой с Гигантского Кочана моих Причин.
Реджи – это Причина № 6.
Там, в Ашленде, он всегда стоял на одном и том же углу. Военные ботинки по колено, всклокоченные волосы, грязное лицо, обаятельная улыбка. Мама сказала, что он стоит именно там (на углу Самэритэн-авеню и Пятьсот одиннадцатого шоссе, если нужна конкретика), потому что это ближайший светофор к приюту для бездомных в центре.
По средам после уроков я играла в соккер в Юношеской христианской ассоциации (самые нежеланные мои внеклассные занятия). От школы туда ехать минут пять – прямиком по Клермонт-авеню до Ист-мейн. Но мы никогда не выбирали этот путь. Нет, в маминых глазах искрилась Беззаботная Юность Прямо Сейчас, и она сворачивала на Смит-роуд, выбиралась на Самэритэн-авеню, затем на Пятьсот одиннадцатое шоссе и оттуда уже на Ист-мейн. Это добавляло к дороге десять минут, но маме было все равно. Каждую среду на том самом пересечении двух улиц она открывала окно и меняла три бакса на улыбку и божественное благословение от Реджи.
Однажды в субботу нам понадобилось купить какую-то ерундовину, и папа оказался вместе с нами в машине на том углу. Он прежде не встречал Реджи и, насколько я понимаю, не знал о маминой щедрости по отношению к бездомным. Когда мы подъехали, мама потянулась было опустить стекло, но кнопку нажать не успела, прерванная папиной речью о кучке бездомных бездельников, отбросах общества и прочем в таком духе.
– Он мог бы найти работу, – сказал он, небрежно ткнув пальцем в сторону Реджи. – Если б не был ленивым пьянчугой.
Мама посмотрела на папу и, не проронив ни слова, спокойно открыла окно.
Реджи тут же подошел:
– Привет, Ив. По-настоящему прекрасное утречко!
– Поистине так, Реджи, – ответила мама, не отрывая глаз от отца. – Вот, держи.
Я переживала, что он скажет, как только стекло поднимется. Полагаю, Реджи ощутил напряжение, потому что, взяв деньги, посмотрел прямо на меня на заднем сиденье и подмигнул. И глаза его сверкнули утешительным озорством. Потом он повернулся к маме и отсалютовал двумя пальцами. Обычно этот салют сопровождался божественным благословением, но в тот раз Реджи сказал:
– Удачи, мисс Ив.
Мама закрыла окно, по-прежнему глядя только на папу:
– И тебе удачи.
(Когда пожелает, она может быть непробиваемо ледяной.)
