— Думаешь, вы получите финансирование?
— Не знаю. Я же говорю — что-то там было странное.
Спустя четырнадцать минут зазвонил мой телефон. На экране высветился номер Саймона Лефевра — Иуды. (Рози к этому моменту уже ушла в парикмахерскую.)
— Дон, ты сейчас можешь разговаривать?
— Возникли какие-то проблемы?
— Надо чтобы ты поговорил с Рози. Срочно.
— Она не берет трубку? Вероятно, я мог бы найти телефон парикмахерской.
Саймон помедлил.
— Лучше через тебя. Я могу на тебя положиться в смысле… рациональности.
— Что-то случилось?
— Мне нужно, чтобы она снова выступила перед комиссией. В ближайший час. Слушай, я же звоню с хорошими новостями, я ей позволю рулить проектом. Она говорила, что этого хочет, и вот я теперь передумал. Похоже, она сегодня блестяще себя показала на презентации, и она вообще настоящий боец…
— Почему ты первоначально понизил ее в должности?
— Разве теперь это важно? Слушай, я просто думал, что со всеми этими сложностями… с вашим сыном… я думал, что делаю ей одолжение.
В течение некоторого времени я обдумывал его слова. Причина, которую Саймон некогда объявил Рози, касалась потенциально проблемного члена комиссии, а не заботы о Хадсоне.
— Дон?.. — окликнул меня Саймон.
— Скажи мне правду, — призвал я. — Иначе я прекращаю этот разговор. Невозможно прийти к оптимальному решению на основании недостоверной информации.
— Дон, это на тебя не похоже. Ты всегда веришь людям на слово. Мы с тобой знаем другу друга уже…
— Совершенно верно. Для меня это не характерно. Моя стандартная позиция — считать, что собеседник откровенен. Но вполне понятно, что ее следует модифицировать под влиянием фактических доказательств. У тебя с давних пор выработалась привычка лгать, а следовательно, ты не заслуживаешь доверия. — Мой опыт общения с Джином преподал мне ценный урок — хоть и весьма мучительный.
— Ну, мне кажется, тут есть некоторое… — Он прекратил спор — по очевидным причинам. — Ладно, Дон, ты человек рациональный, ты это поймешь. Я старался быть с Рози поделикатнее. И дело тут действительно в сложностях, которые вам приходится испытывать с…
— Хадсоном.
— Хадсоном. Рози вынуждена была то брать отпуск, то уходить на неполный день, то возвращаться на полный, то убегать на собрания в школу. А Стефан на месте каждый день, как штык, строго по расписанию, с девяти до пяти. Он думает только о работе. Если бы у тебя был такой выбор, кого бы ты взял?
— Смехотворный вопрос. Он как бы предполагает, что других переменных не существует. Ты рассмотрел все параметры и нанял Рози.
— Стефан — психолог. А мне нужен был квалифицированный медик, чтобы проект отвечал требованиям. Ты сам просил правду. Вот тебе правда. И потом, при прочих равных — как ученый она лучше, чем он. Но сейчас нет такого равенства всего прочего.
— Почему ты хочешь восстановить ее в должности? — Иуда уже привел мне причину, но имело смысл задать этот вопрос снова — уже после того, как я потребовал полной искренности.
— Она просто… Похоже, тот фонд, от которого мы хотим получить финансирование, привлек еще одну организацию как партнера — то есть как еще один источник денег. И когда он сообщил этой организации о смене научного руководителя проекта, там пригрозили, что прекратят партнерство.
— Почему для них вообще важно, кто руководит проектом?
— Между нами говоря — по-моему, тут феминизм. Равное представительство и все такое. Эта другая сторона — компания, которая занимается медицинскими исследованиями. Ею рулит какая-то вьетнамка.
Вместе с Хадсоном я прибыл в парикмахерскую — там Рози втирали в волосы какую-то пасту.
— Процедуру необходимо остановить, — заявил я. — Тебя ждет второе собеседование. Саймон снова тебя повысил.
— Я не…
Прервав ее, я разъяснил ситуацию.
— Уже поздно, — заметила Рози. — И я страшно злюсь, что он позвонил именно тебе. Если бы он позвонил мне, я бы бросила трубку.
— По-видимому, он это осознавал. Очень проницательно с его стороны. Ты могла бы использовать отговорку «извини, я сейчас мою голову». Не прибегая к обману.
— В любом случае сегодня вечером выступает Хадсон. Мне как раз выпадает шанс показать, что для меня важнее.
— А-а-а-а, — простонал Хадсон.
Этот стон оказалось нетрудно перевести:
— После того как Хадсону пришлось смириться со сменой режима родительской опеки из-за важности твоих исследований, было бы крайне неприятно…
— Понятно, понятно. Но сегодня у него — великий вечер. И мне очень нужно там быть.
— Ты должна пойти на это собеседование, — заявил Хадсон. — Я не хочу, чтобы люди совершали самоубийства из-за того, что ты когда-то пришла послушать мою речь на выпускном.
— Уясни себе наконец, — проговорила Рози, — что ты не отвечаешь за последствия решений других людей.
— Но папа сказал, что…
— Хватит. Я пойду, пойду. Но потом мы об этом еще поговорим. Во сколько ты должен выступать?
— Это последняя часть программы, — сообщил Хадсон. — Я собираюсь говорить первым, потому что я чувствую себя увереннее всех. Как бы там ни было, папа же в любом случае придет. А дедушка будет снимать все на видео, если вдруг ты не успеешь. И если успеешь — тоже.
— Где твоя речь? — спросил я, когда мы отбыли в школу. Хадсон слегка постучал себя по голове.
— А если собьешься?
— У меня хорошая память. И потом, у меня все структурировано. Чтобы запомнить речь, ты разбиваешь ее на блоки, представляешь их как вагоны грузового поезда…
— Товарного.
— Товарного поезда. Они соединены вместе и пронумерованы…
Хадсон довольно долго объяснял данную мнемоническую процедуру: мы успели заехать за моей матерью и прибыть в школу.
Когда мы вошли, актовый зал был почти полон. Нас ожидали Фил, Дейв и Соня — без Зины, которая, как выяснилось, плохо себя чувствует.
По пути к нашим местам нас перехватил мужчина лет сорока, в костюме без галстука. Он представился: Юэн Харл.
— Я — директор старшей школы. Так сказать, будущий директор Хадсона. Бронвин мне на вас показала. Я рассчитывал перемолвиться словом с вами и с Рози.
— Рози срочно вызвали на работу.
— Как жаль. Она ведь врач, да?
— Совершенно верно.
— Ну, надеюсь, у пациента все в порядке.
— Она занимается фундаментальными исследованиями. Следовательно, ее действия способны повлиять на жизнь тысяч пациентов.
