— Что случилось? — спросил я, когда мы сели на кухне.
— Я нарушил правила, и теперь меня исключат.
— Это совершенно точно?
— Первая часть — да.
— Для начала нам необходимо сосредоточиться на фактах. Восстановить последовательность событий, рассмотреть имеющиеся варианты действий. Понять проблему, изучить возможные решения.
— Ты не взбесился?
— В смысле «разозлился» или в смысле «сошел с ума»?
Хадсон даже рассмеялся, заставляя предположить, что сошел с ума именно он (по крайней мере, временно).
— Как папа ты скорее сошел с ума. Потому что не разозлился.
— Я часто на тебя злюсь?
— Да вроде нет. Но сейчас я чего-то такого почти ждал. Тебя не волнует, что меня могут исключить?
— Разумеется, волнует. Но это не стало бы катастрофой. В отличие, скажем, от смертельной травмы, полученной в поединке с кикбоксером. (Вероятно, это был не самый удачный пример.)
— Помнишь того голубя, которого мы вскрывали?
— Конечно. Собственно, его вскрывали мы с Бланш. А ты наблюдал.
Хадсон кивнул:
— Ну и вот, в школе то же самое было. Я не видел, чтобы он ударился в окно, но он был явно мертвый. Я его не убивал. На нем вообще нет следов от ножа. Это доказательство. Они наверняка от него избавились, чтобы потом сказать, что у него ножевое ранение.
— Ты полагаешь, тебя подставили?
— Явно кто-то настучал. Только сами ребята про это знали.
— Возможно, тот учащийся, который угрожал с тобой разобраться. Тот, которого ты не счел физически опасным. Он мог найти решение, не связанное с применением физической силы.
Хадсон кивнул:
— Я этого голубя собирался вскрыть, так что он лежал у меня в шкафчике.
— Пока ты не принес скальпель.
Хадсон кивнул:
— Извини, что я его взял.
— Ты не спросил разрешения. Получается, ты сам знал, что поступаешь плохо. — Я узнал голос собственного отца.
— Я же сказал — извини. — А это был уже мой голос, каким я говорил сорок лет назад. Этот разговор следовало вернуть в настоящее.
— Я думал, ты не интересуешься вскрытиями.
— Мне хотелось посмотреть, смогу я это сделать или нет.
— Чтобы произвести впечатление на одноклассников и завоевать друзей?
— Я просто хотел это сделать.
Рози провела с Хадсоном независимую беседу и пришла к иным выводам:
— Вряд ли он пытался что-то доказать одноклассникам. Вскрытия сами по себе ему не нравятся — думаю, как и девяноста девяти процентам младшеклассников. Бланш — странный ребенок, не стоит судить по ней о других детях. Мне кажется, он хотел сам себе доказать, что не боится. И чтобы ты не стоял у него над душой и не комментировал.
Как выяснилось (такое неизменно выясняется, когда анализируешь мотивы человеческих поступков), у случившегося могли быть и иные объяснения. Еще до этого я запланировал кофепитие с Клодией, намереваясь обсудить продвижение проекта «Хадсон». Когда мы встретились, я поведал ей о произошедших событиях и по ее настоянию изложил всю историю обучения методике вскрытия, несмотря на то что главным образом в ней была задействована Бланш, а не Хадсон.
— Если хочешь разобраться в ситуации, где что-то, как тебе кажется, пошло не так, иногда полезно представить, будто все случилось именно так, как человек хотел, чтобы оно случилось, — изрекла она. — Этот человек в данном случае — Хадсон.
— Ты предполагаешь, что Хадсон хотел, чтобы у него были неприятности в школе и чтобы его, возможно, даже исключили? Это представляется совершенно нерациональным. А Хадсон, как правило, не ведет себя нерационально. Если только его рациональное начало не подавляют эмоции.
— Я не говорю, что это происходит сознательно.
— Конечно. Ты же психолог.
— А ты сам посмотри на то, что случилось. Он продемонстрировал, что готов сделать вскрытие, но при этом ему не пришлось его взаправду выполнять. У него появилась причина уйти из школы. И он привлек ваше внимание — твое и Рози. Чем бы вы сейчас ни занимались, в ближайшие день-два вы будете думать только о Хадсоне. И это докажет, что вы его любите.
— Ты считаешь, он может в этом сомневаться? Немыслимо. Мы ведь…
— У тебя когда-нибудь возникали сомнения, что Рози тебя по-настоящему любит? Иррациональные сомнения?
— Великолепный аргумент. Принято. Да, он может в этом сомневаться, согласен. Такая вероятность есть.
— Мне кажется, ты очень поощрял и ободрял его подругу, а его постоянно критиковал. Возможно, потому, что тебя больше заботит не ее развитие, а его. Но ребенок возраста Хадсона в такой ситуации видит лишь то, что его порицают. И он трактует это так: ты его любишь меньше, чем ее.
Возвращаясь домой на велосипеде, я размышлял над теорией Клодии — о том, что мы управляем своей жизнью больше, чем думаем. Возможно ли, чтобы я подсознательно срежиссировал свое временное отстранение от работы в университете? Может быть, я знал, что мои действия на лекции, скорее всего, приведут к мерам дисциплинарного характера, — и предпочел выйти из игры, а не представлять оправдание, которое, как меня многие заверяли, наверняка было бы принято? Может быть, я сам выбрал это для себя — работать в баре и проводить больше времени с Хадсоном, а не продолжать заниматься тем, чем я занимался всю свою взрослую жизнь?
Чем больше я об этом размышлял, тем менее смехотворным казалось мне такое предположение.
34
На другой день Рози попросила на работе отгул по срочным семейным обстоятельствам. На момент завершения телефонного разговора с Иудой она пребывала в бешенстве.
— До чего же предсказуемый ублюдок! Первым делом он меня отчитывает — во всех подробностях расписывает, почему мне, видите ли, необходимо сегодня быть. Как будто я сама не знаю.
— Есть какие-то особые причины, по которым тебе надо присутствовать на работе именно сегодня?
— У нас предварительная встреча с организацией, от которой мы хотим добиться финансирования. Иуда хотел, чтобы я там была — как научный руководитель проекта, это понятно. Но дело еще и в том, что в комиссии есть один человек, с которым трудновато вести переговоры…
— Вчера вечером ты мне об этом не сообщила. Это могло бы стать…
— …еще одним доводом, который ты на меня обрушил бы. Мне надо прийти в школу. Это не обсуждается. Все равно он потом сменил тактику: «Мы прекрасно все понимаем. Конечно же, ты можешь сделать перерыв. На любое время, какое тебе нужно». Мы. Он и этот долбаный Стефан. С таким же успехом он мог прямо объявить: «Давай, слиняй и оставь нас разгребать дерьмо, ничего, мы со Стефаном справимся. Мы же знаем, ты прежде всего мать, а потом уж ученый».
