— Типичный любитель научной фантастики, — заключил я. — Или ученый.
— Или маньяк, — добавил Дейв. — Я не говорю, что это так и есть. Но обычно маньяка себе вот так и представляешь. И он хороводится с одиннадцатилетним парнем.
Прежде чем мы успели что-либо предпринять, к Хадсону приблизился один из наших двух постоянных посетителей, высокий худой мужчина в очках, с длинными волосами и неубедительной бородкой. Вскоре к компании присоединился его спутник, меньше ростом и с темными вьющимися волосами, и клиент постарше отошел.
Через несколько минут высокий мужчина подошел к барной стойке и обратился к Рози:
— Извините, вы ведь мать Хадсона? Рози?
Рози подтвердила свою личность.
— Меня зовут Мерлин. Я подумал — может, вы волнуетесь насчет того, что мы зависаем с Хадсоном. Там с ним трепался один мужик, мы подумали, что он какой-то стремный, и решили подойти. А потом я решил, что вы можете то же самое подумать и про нас.
— Ну, спасибо вам за то, что объяснились. Все-таки Хадсону всего одиннадцать. Он еще в начальной школе.
— Мы знаем. Но тут за ним приглядывают оба его родителя. Большинству ребят не так везет. Кстати, вы ведь наверняка знаете мать моего друга Таццы. Ее зовут Катерина.
Рози выдала необычайно широкую улыбку:
— Попросите Анаст… Таццу подойти. Я его не видела с тех пор, как ему было восемь лет.
— Он немного застенчивый. Я просто подумал — кто-нибудь должен вам сказать, с кем говорит Хадсон.
Рози разъяснила мне, что к чему. Катерина — ее школьная подруга, та самая, у сына которой аутизм, но теперь «все гораздо лучше». А я узнал имя: Гик Тацца, тот самый, который призывал в Твиттере уволить Брендана, Журналиста-Оскорбителя, — и стал причиной самого успешного вечера в нашем баре.
Тут Хадсону понадобился спальный мешок. Перед тем как отправиться спать в помещении, где некогда располагался кабинет Мин, он спросил:
— А можно мне завтра опять прийти? Я мог бы позже лечь, а встать в старое время. Нам надо отладить приложение.
— Ты можешь отладить приложение дома, — заметил я.
— Ни в коем случае, — отозвался Хадсон. — Мне нужно выяснить, чего от него хотят люди. Нельзя задавать спецификацию программы без участия пользователей.
Не было смысла заниматься апгрейдом приложения, пока поток клиентов не приобретет стабильно интенсивный характер. Я объяснил это Хадсону.
— Если мы не отладим приложение, он точно не… приобретет стабильно интенсивный характер.
Поток клиентов приобрел стабильно интенсивный характер: люди, задетые за живое статьей Брендана, стали завсегдатаями бара и начали рекомендовать его друзьям.
— Я не против этим заниматься, когда работаю на себя, — сказала Рози как-то вечером, загружая стаканы в барную посудомоечную машину. — Но сегодня к нам на работу приходили два представителя Фонда психического здоровья, и знаешь, что сказал Иуда, пока Стефан налаживал проектор?
— Попросил тебя принести кофе?
— Разве я тебе уже про это рассказывала?
— Уже был прецедент, а история отлично позволяет предсказывать будущее.
— В общем, он так и сделал. Сказал: «Рози, может, всем по кофе?»
Подобное представлялось мне вполне логичным разделением труда — с учетом того, что Стефан занимался проектором, а Иуда, вероятно, побуждал посетителей оказать проекту финансовую поддержку. Но по опыту я знал, что лучше не указывать на это.
— Совершенно неразумно, — произнес я. — Что ты ответила?
— Ответила: «Да, Саймон, это было бы отлично». И эти две женщины из фонда прекрасно поняли, что произошло, и, как только он вышел из комнаты делать кофе, принялись хохотать. Видимо, он услышал. Но потом ничего насчет этого не сказал. Кстати, я ведь правильно понимаю, что мне платят за всю работу, которую я здесь делаю?
— Разумеется. Твои рабочие часы внесут вклад в покупку нашей доли в бизнесе.
Употребление будущего времени казалось в данном случае уместным. Изначально я полагал — Рози трудится в баре, просто чтобы поддержать меня лично. Но когда я упомянул об этом в разговоре с Амхадом и Мин, те настояли, чтобы начислить Рози жалованье задним числом. И отругали меня за то, что не попросил об этом раньше.
28
Неделю спустя мне поступил звонок от директора школы. Она выразила желание меня увидеть и предложила явиться одному — для беседы на какую-то «очень деликатную тему», которую предпочла бы не обсуждать по телефону.
Рози настояла на своем присутствии:
— Если они не хотят, чтобы я приходила, значит, мне надо там быть.
Кролика в кабинете не было.
— Профессор Тиллман, доктор Джармен, — произнесла директор. — Все мы иногда допускаем ошибки. Боюсь, была совершена довольно серьезная ошибка.
— По поводу диагностики аутизма? — уточнил я.
— Боюсь, речь не об этом. Помните, вы сообщили нам, что у Хадсона в школе не самое удачное прозвище?
— Наш Глист? — уточнила Рози. — Вы об этом?
— Боюсь, прозвище не такое. Вы ведь не евреи, верно?
Я покачал головой.
— Ну, хоть какое-то облегчение. Видите ли, на самом деле это Нацист. Хадсона прозвали Нацистом, и мы, разумеется, делаем все возможное, чтобы положить этому конец.
— Почему Нацистом? — спросила Рози. — Вы же не собираетесь нам сообщить, что он натворил что-то ужасное?
— Нет. Он вел себя так же, как он всегда себя ведет. Судя по всему, он поправил мистера Уоррена. И мистер Уоррен, не подумав, назвал его «граммар-наци».
— Никакого фильтра, — произнес я (не подумав).
Директор несколько секунд молча смотрела на меня, после чего продолжила:
— Ребята это подхватили. Отбросив «граммар». Мистер Уоррен очень смущен и приносит свои извинения. Но…
— Как вы узнали? — осведомилась Рози.
— Вы попросили меня выяснить подробности по поводу прозвища. Я знаю, кто из ребят может честно сообщить мне о таких вещах. И мистер Уоррен сразу же признался, как только я заговорила на эту тему.
Информаторы. Признания. Нацисты. Школа мало изменилась со времен моего детства.
— Откровенно говоря — если вы будете настаивать, и я вполне могу вас понять, если будете… мы обязаны будем принять меры дисциплинарного характера. А учитывая царящую в обществе атмосферу, возможно, даже придется попросить мистера Уоррена покинуть школу. Мне было бы жаль…
— Невероятно, — проговорил я. — Это выражение…
Рози подала мне сигнал «стоп».
— Нельзя ли нам с Доном на минутку вас оставить? — спросила она.
